Этот проект — не первый для нас опыт сотрудничества с журналистами разных изданий. До этого был опыт трансграничного партнёрства в проекте We Accept (но оно заключалось лишь в том, что журналисты разных городов и стран собирали материал, концепцию вместе мы не обсуждали) и опыт межредакционной коллаборации в создании двух расследований о похоронном бизнесе Перми (об этом опыте я уже рассказывала в блоге Грибницы).
Проект «Обвинительные клоны» вышел в конце 2019 года. В январе 2020 года — стал лауреатом независимой журналистской премии «Редколлегия». Над его созданием работали совместно межрегиональный журнал 7×7, медиа-проект Четвёртый сектор (Пермь) и информационное агентство Версия-Саратов.
Рассказываю о рождении идеи и о том, как её воплощали. Спрашиваю коллег, какой лично они опыт получили в проекте и какие мы совершили ошибки (постарайтесь их не повторить!).
Идея материала пришла, когда я работала над историей инструктора по сплавам, которого отправили в колонию за покушение на убийство. Я писала о ней дважды — о сути дела и о том, как живёт семья осуждённого. Параллельно мы работали ещё над одной историей — о деле бизнесмена-новатора (его в итоге оправдали).
Я думала о причинах, по которым человека, чья вина не доказана, могут запросто отправить за решётку. Если он кому-то мешает в политике, занимается «неугодной» гражданской активностью — это также дико, но хотя бы понятны мотивы. А когда сажают людей без политического мотива — с чего бы? С этим вопросом пошла к юристам и адвокатам, и они начали рассказывать, как работает презумпция виновности в России и почему политическая подоплека вовсе не обязательна, чтобы отправить за решётку любого.
Потом я думала, как подать тему. Периодически закидывала удочки то туда, то сюда, пытаясь найти способы и ресурсы. Получила несколько отказов. Потом предложила поработать над проектом межрегиональному интернет журналу 7×7. Софья Крапоткина (на тот момент главред) сказала: «Круто, давай» — и процесс, наконец, пошёл. С момента софьиного «да» до публикации прошло примерно два месяца. То есть вместе мы очень быстро провернули то, что «варилось» в моей голове почти год.
Мы начали с описания проекта, составления технического задания и понимания: что нам надо, чтобы проект состоялся? Какие люди, с какими компетенциями? Каких знаний не хватает и можем ли мы их добрать? Например, по поводу инфографики советовались с Иваном Печищевым, доцентом кафедры журналистики пермского университета. Благодаря ему, например, родилась идея гистограммы, похожей на решётку.
Сначала процесс шёл не очень быстро: мы созванивались раз в неделю, определялись с кругом задач, закрепляли их за людьми. Потом началась работа над контентом, процесс ускорился У нас было три больших «поля», которые нужно было перепахать: экспертные комментарии, человеческие истории, статистика.
К сбору экспертных интервью подключили журналистов из разных регионов — кинули клич, кому-то написали лично. Составили список вопросов. Затем вовлечённые люди присылали свои предложения по экспертам. Стояла задача — собрать разноплановых специалистов, чтобы там были не только адвокаты, но также сторонние исследователи, бывшие судьи, следователи, полицейские. Согласовали список экспертов, и журналисты начали брать интервью.
Личные истории собирали по другим СМИ. Сделали ставку на то, чтобы в качестве примеров давать уже опубликованные тексты, подходящие под нашу тему — ресурсов на то, чтобы разбираться с кейсами «с нуля» у нас не было. Снова бросили публичный клич, я лично написала всем знакомым журналистам, рыскала по архиву Медиазоны, Клуб региональных редакций терзал редакторов, 7×7 — авторов… На этом этапе обнаружилась ещё одна проблема: журналисты много пишут о политических делах, а вот историй, когда за решётку был отправлен условно «обычный» человек, в медиа-пространстве куда меньше. Они обычно не резонансные и при этом требуют много сил на то, чтобы разобраться.
С данными было просто — за время размышлений о проекте я уже выудила разные цифры с сайта судебной статистики. Оставалось отобрать нужные показатели, проанализировать и упаковать.
Когда в процесс включился Тимофей Бутенко, добавилось ещё и четвёртое «поле». Тимофей спросил: «Ребят, а где у вас вообще-то самое главное — рекомендации, что делать, если эта беда произошла с тобой?» Упс, у нас такого не было.
Важным моментом взаимодействия стала оффлайн-встреча. Онлайн-коммуникация может заменить многое, но не всё. Переписка идёт с паузами, она никогда не обеспечит живой дискуссии. Планёрки по видеосвязи — это «собрались на полчаса и быстренько обсудили насущные вопросы». Мы же заперлись командой в кабинете на два полных дня и посвятили их только проекту. Встреча состоялась в Москве, и это любопытный момент, про нашу москвоцентричность. Вообще-то, географически большинству участникам проекта ближе была другая точка на карте, но оказалось, что людям из разных регионов дешевле долететь до более далёкой столицы, нежели добраться до более близкой не-столицы.
Во время встречи выяснилась первая сложность: мы не созвонились и не попытались согласовать подходы к проекту до этого, поэтому весь первый день спорили о том, как будем рассказывать историю. Это были крайне плодотворные споры, но, говоря откровенно, басню можно было и сократить. Мы спорили о том, как давать краткую выдержку личной истории. Какие именно истории должны войти в основной блок. В какой последовательности выстроить блоки проекта. И что это вообще должны быть за блоки! Кто-то предлагал идти по этапам процесса (возбуждение дела, расследование и т. д.), кто-то — дробить сущностно…. Именно на оффлайн-встрече для меня открылся редакторский талант Олега Григоренко: слушает, слушает, слушает, как мы спорим, а потом с грохотом отодвигает стул, встаёт и говорит — а что, если ВОТ ТАК? И всё такие — ооооо, и правда! Очень ценная компетенция — впитать хаос, переукомплектовать его в своей голове и выдать в виде концентрированной идеи.
Во второй день мы работали над контентом непосредственно — например, обрабатывали интервью с экспертами. Троим членам команды досталось по одному из блоков проекта, нужно было читать все экспертные интервью и выуживать из них комментарии, которые подходят именно твоему блоку. На выходе получился сырец, который мы затем сокращали, причёсывали и обрабатывали под проект. После оффлайн-встречи был период онлайн-допила. Ярослав Чернов верстал проект, Максим Поляков — договаривался о его продвижении, я редактировала тексты. Пару раз созвонились, чтобы обсудить то, что получается.
Важный момент в этой истории — работа с художницей. Её вклад мне кажется одним из самых важных для финального результата. Увы, обстоятельства таковы, что об этой части нашего взаимодействия я рассказывать не могу, но не отметить работу вовсе считаю неправильным.
Для цикла «Отборные грибы» спросила коллег, которые также работали на проекте: можно ли было реализовать его вне коллаборации, какой лично вы опыт получили и что мы сделали не так? Вот их ответы.
— В принципе, что-то подобное мог создать и один журналист. Но именно «подобное» и за довольно длительный промежуток времени. Намного больший, нежели понадобился при работе в команде. Если говорить о межрегиональности, то главный плюс — это, наверно, наличие экспертов из разных субъектов.
— Этот проект могла бы создать команда из одного региона. Правда, для этого пришлось бы несколько перестроить работу внутри редакции — выделить на него дополнительных людей, найти время, оторвать от процесса бильда и т. п. Это было бы дольше. А когда из разных редакций присутствовало по 1-2 человека, то это не сильно повлияло на работу редакции в целом и дало команде возможность сосредоточиться на мелочах.
Главных плюсов у коллаборации для меня два. Первый — синергия от сотрудничества: разные люди с разным опытом и подходами дали возможность обсудить и выбрать самый оптимальный (на наш взгляд) способ рассказать историю. Сюда входит концепция, ракурс, верстка, оформление и прочее-прочее. Второй — удивительный эффект от работы над проектом мини-командой оффлайн, в течение двух дней, все вместе, не отвлекаясь на текучку. Немногие редакции могут себе такое позволить.
— Одна редакция, наверное, могла, но это бы заняло гораздо больше времени и сил, которые ушли бы на мониторинг новостей, поиск историй и понимание региональной специфики. Коллаборация помогла сделать это более качественно и вдумчиво.
— Если это региональная редакция, сфокусированная на местной повестке, то идея такого проекта у неё бы просто не зародилась. Парадоксально, но, скорее всего, такая же проблема была бы и у федерального издания, в первую очередь, ориентирующегося на столичную аудиторию (её много и у неё есть деньги). Коллаборация помогла расширить фокус и сделать его всероссийским.
Тимофей Бутенко: Это так-то первый мой опыт участия в межрегиональном проекте. Было очень любопытно и познавательно. Прекрасная идея была собрать всех в одном помещении не онлайн. Хотя изначально я сам этому сопротивлялся, но так, конечно, было правильно. И для организации процесса, и вообще для проработки деталей на месте.
Максим Поляков: Я увидел то, насколько по-разному авторы и редакторы подходят к процессу «допиливания» материалов. То есть, ты привык работать в своем темпе и по своему шаблону. А тут я оказался среди людей, которые работали иначе, которые заостряли внимание на вещах, которые не казались тебе важными. Это обмен опытом прежде всего и возможность увидеть, что работу в группе можно построить иначе.
Мария Кольцова: Для меня это в целом был первый опыт работы в команде над большим проектом, опыт совместного анализирования большого количества информации, одной сложной проблемы и выработки вариантов её решения.
Олег Григоренко: Планирование сторителлинга в команде. У меня лично большая склонность к авторитарному стилю управления, когда все идеи собираются в одном центре и потом распределяются между функциональными подразделениями (это пришло ещё из газеты с цепочкой «журналист — выпускающий редактор — ответственный секретарь»), и было очень полезно участвовать в модульной сборке разный частей проекта равноправными участниками.
Тимофей Бутенко: Ну, не догадались сразу на месте отснять видео для продвижения (из-за чего потом неудачно пытались каждый по-своему это сделать). А так — ничего особенного, вроде, рабочие моменты. На будущее — постараюсь больше времени расчистить для участия в реализации проекта (если такое вообще возможно).
Максим Поляков: Больше контроля, более чёткие ТЗ (хотя — казалось бы), больше обратной связи с конкретными людьми (в личке).
Мария Кольцова: Стоило начать совместную работу чуть раньше. Например, за неделю до встречи провести созвон и обсудить подробнее проект и задачи, чтобы на очной встрече было больше времени на работу и была возможность заранее влиться в происходящее и подготовиться.
Олег Григоренко: На мой взгляд, мы не продумали дистрибуцию. Это большая ошибка любого редактора, который мыслит в парадигме «Контент сам себя продаст». Как, кому, в каких каналах мы будем рассказывать историю и где найдем на это ресурсы — эти вопросы надо было проработать также глубоко, как структуру и оформление самого контента. И здесь же — дальнейшая жизнь проекта, взаимодействие с аудиторией, с новыми кейсами и т. п. Эту часть пути мы прошли в лучшем случае на треть (((
---
На этой неделе мы запустили другой проект, созданный также в коллаборации с журналистами других регионов — «Неочевидные жертвы коронавируса в России». Но об этом опыте расскажем позднее.