«Нас упрекали в том, что мы развлекаемся за счет чужого горя»
Как журналисту работать на похоронах
Валентина Пермякова, главный редактор газеты «Городские вести» и портала «Ревда-инфо.ру» (Ревда, Свердловская область)
— Наша газета существует почти 30 лет, и естественно за это время мы как журналисты похоронили огромное количество людей. Мы освещаем чьи-либо похороны в двух случаях: если умерла значимая для города личность и если это была какая-то резонансная смерть, о которой очень много говорят. До недавнего времени это происходило с регулярностью 10-12 похорон в год.
С февраля 2022 года в Ревде похоронили пять человек, погибших в Украине, еще одного — в соседнем Дегтярске. Это те смерти, о которых мы знаем. Трое были добровольцами, трое погибших — мобилизованные. Об их смерти мы узнавали из соцсетей или от родственников. Нам проще, у нас маленький город, многое держится на личных связях, поэтому так или иначе информация о похоронах становится известной. Мы ее дополнительно проверяем — в ветеранском сообществе или в комитете солдатских матерей. Кстати, наша глава города только после резонанса в СМИ стала публиковать некрологи в своих соцсетях. То есть мы уже знали и писали о гибели наших земляков, а власти молчали.
Читайте также. «Посмотрим, насколько нас хватит». Как белгородский журналист заморозил лайфстайл-проект и начал антивоенный
Ни со стороны родственников погибших, ни со стороны чиновников или силовиков мы ни разу не сталкивались с какими-то запретами или ограничениями на похоронах. Снимаем и присутствуем беспрепятственно. Мы не попали на похороны только однажды: недавно погиб мальчик-солдат из мусульманской семьи, и его семья решила сделать традиционный обряд с обмыванием и окутыванием в саван. Женщинам при этом находиться запрещено, а у нас в редакции все журналисты и фотографы, которые обычно работают на похоронах — девушки. В итоге там не было прессы. Его очень тихо похоронили, почти никому об этом не сказав.
С родственникам умерших у нас за много лет отработана определенная «технология» взаимодействия. Мы еще до похорон связываемся с ними и предлагаем разместить бесплатный некролог в газете: с фотографиями, с теплыми словами, с информацией о том, где и когда состоится прощание, чтобы желающие могли на него прийти. И, как правило, родные на это охотно соглашаются. А потом даже делятся в соцсетях ссылками на наши репортажи и новости о похоронах. Им это важно.
В нашей редакции нет стандартов работы на похоронах, но есть негласные правила. Например, мы не снимаем тела умерших вблизи. Если фотограф стоит у гроба, то он снимает толпу и плачущих людей, но не само тело. Крупным планом страдающих родственников мы также не снимаем. И вообще стараемся быть незаметными. Если человека трясет от переживаний, мы, скорее всего, к нему не подойдем. А если видим, что люди, например, стоят и обсуждают что-то, то с ними и стараемся побеседовать, узнать их воспоминания о покойном. Иногда бывает так, что люди сами подходят, чтобы сказать несколько слов. Наша задача — быть рядом и в нужный момент сунуть диктофон под нос. Ну и наблюдать, смотреть во все глаза — этому я всегда учу тех, кто только начинает ходить на эти скорбные мероприятия. Кто пришел, кто как себя ведет, кто подходит, кто что говорит, есть ли там первые лица города или какие-то известные люди — все это наблюдать, запоминать и не быть чересчур навязчивым.
В Ревде очень сильные Z-патриотические настроения. Мне кажется, чем меньше город, тем это заметнее. И чтобы продолжать свою работу и чтобы газету нашу не прикрыли, мы не можем себе позволить говорить вслух то, о чем многие из нас думают. Нам и так часто прилетает за то, что мы пишем «в Украине» вместо «на Украине». Но у нас в редакции есть своя позиция в отношении происходящего, и наш профессионализм позволяет нам балансировать.
Мы решили для себя писать о похоронах российских военных без героизации. Если кто-то из людей на похоронах скажет, что этот солдат погиб как герой, мы оставим эту цитату, потому что из песни слов не выкинешь и это тоже часть действительности. Но в авторском тексте надрыва и пафоса не допускаем. Если человек вытащил из огня своих собратьев или спас кого-то под пулями, мы об этом напишем — если нам об этом кто-то расскажет. Но это будет максимально нейтрально. Мы исходим из того, что ушедшие по мобилизации и добровольцы знали, на что шли. И теряющие их жены и матери тоже должны понимать, куда они отпустили своих мужчин.
Ольга Якунчева, корреспондент 59.RU (Пермь)
— Мне как журналисту, как и другим моим коллегам, приходится бывать на похоронах. Это связано с событиями не только этого года, но и с несчастными случаями и разными ЧП. Например, много приходилось писать про взрослых и детей, погибших в бытовых пожарах, была на похоронах жертв резонансного пожара в пермском ночном клубе «Хромая лошадь».
В этом году я была на похоронах нескольких ребят, погибших во время СВО. Чиновники и военкомы не препятствуют нашему присутствию. Если спрашиваешь дату и время похорон и они их знают, то сообщают. Но и не приглашают.
Родственники погибших обычно не очень приветствуют появление на похоронах прессы, да еще и с фотоаппаратом. Это очень личное мероприятие, их можно понять. Чаще всего похороны бойцов проходят не в Перми, а в районах, так как ребят [на СВО] набирали, в основном, из области. И в этих маленьких сельских клубах тем более сложно спрятаться в толпе. Но нас ни разу не выгоняли. Часто фотограф работает издалека, очень деликатно, не особо показывая фотоаппарат или вообще снимая на телефон.
Возможно, вам пригодится. Сервисы для быстрой обработки и редактирования фотографий в нашей «Коробке с инструментами»
Единственный раз, когда наш фотокор снимал абсолютно в открытую — это похороны омоновцев в Перми весной 2022 года. Это были самые первые погибшие в СВО пермяки. Похороны проходили в ДК им. Солдатова, были официальным открытым мероприятием, на них выступал губернатор и представители власти. Людей было очень много, прессы тоже.
Но были и другие случаи, когда наше присутствие на панихиде родственники расценили как крайне нежелательное. Этой осенью мы с фотографом были на похоронах бойца в Добрянке (город в Пермском крае — прим.ред.). Панихида проходила в городском ДК, а затем в соседней деревне, где прошло детство парня и где до сих пор живет его бабушка. На похороны нас позвала знакомая семьи, сказала, как важно рассказать о человеке. С нами открыто говорили его друзья, троюродный брат, крёстная. Складывалось впечатление, что их предупредила та самая знакомая семьи.
Но в итоге после публикации вышел скандал с его мамой, которая написала нам, что нам никто не давал права публиковать фото ее сына и никто нас на эти похороны не звал. Пришлось пойти ей навстречу и убрать из репортажа пару фото с гробом. Еще она потребовала удалить из цитаты выступившего на похоронах директора техникума слова о сигаретах, так как ее сын, по ее словам, не курил. Мужчина в хорошем смысле и образно говорил о том, с чем пришлось столкнуться этому, по сути, еще мальчику. Мол, парень видел братство и делился с товарищами пайком и сигаретами.
После этого скандала знакомая семьи тихо «слилась» и просила не говорить об ее роли в этой истории маме парня. И даже возмутилась тем, что мы опубликовали ее фото рядом с гробом, когда его выносили. Ведь она на нем «плохо выглядит».
У нас в редакции нет каких-то особых правил работы на похоронах. Понимание приходит, исходя из ситуации. Во-первых, мы идем на похороны с чувством уважения к погибшему и большого сочувствия к его родственникам. Никакой наглости здесь не должно быть. Фотографируем издалека, ведем себя этично. Родителей стараемся не расспрашивать, не мешать. Обычно они плачут навзрыд, наши вопросы были бы безумием. Поэтому о человеке стараемся расспрашивать родственников или друзей.
Я знаю, что некоторые коллеги легко отгораживаются от атмосферы горя, говорят «я профессионал, для меня это просто факты». Честно говоря, у меня так не получается, я искренне сочувствую мамам и подругам ребят. Получается, что находясь там, я, по сути, тоже хороню этого человека вместе с ними. Не подхожу, конечно, к гробу, но как-то внутренне молюсь за него. Когда-то, «сто лет назад», когда оказывалась в подобных ситуациях, например, брала интервью у родственников погибших в «Хромой лошади», невольно переносила эти переживания на свою семью и думала «а что будет, если...». Сейчас справляюсь с этим.
Для чего я освещаю эту тему? Прежде всего мне важно показать это как явление, омрачающее то, что происходит сейчас. Это большое горе — и для конкретной семьи, и для страны. Но в каждом материале для меня важно рассказать о самом человеке, узнать его историю. Чтобы это был не просто очередной погибший солдат, не часть массы, а конкретная личность.
Анна Никитенко, корреспондент NGS55.RU (Омск)
— На похоронах как журналист я была дважды. В первый раз весной, когда в Украине погиб доброволец-контрактник из нашего региона. И недавно в ноябре вышел мой
репортаж уже с похорон мобилизованного.
В первом случае родственники погибшего разослали во все СМИ информацию о том, когда и где будет проходить торжественная церемония. Это был 60-летний десантник с опытом, и родные хотели, чтобы мы рассказали про него, как про героя.
Например, о похоронах мобилизованного я узнала случайно. Кто-то сказал, что в Русско-Полянском районе есть погибший, я обзвонила несколько администраций сельских поселений — там нормально шли на контакт — и в одной из деревень мне подтвердили, что погиб их земляк, и сообщили, когда ожидается доставка тела погибшего. Потом я списалась во «ВКонтакте» с местными жителями и попросила их сообщить, когда будет известно о времени и дате похорон. Вне зависимости от того, приглашали нас на панихиду или нет, никто из родственников с похорон нас не выгонял.
В случае с погибшим контрактником его сыновья и брат охотно давали комментарии, рассказывали, каким он был и что любил. Им хотелось оставить память о нем в истории. А когда мы писали про погибшего мобилизованного, я пыталась связаться с его близкими, через администрацию и через знакомых, но нам ответили, что они не хотят общаться с журналистами, потому что переживают большую травму. На самих похоронах из родственников мне удалось поговорить только с дядей погибшего и только потому, что он оказался моим давним знакомым. Он сразу попросил, чтобы я не подходила к матери и жене погибшего, потому что им очень тяжело, и все, что мог, рассказал сам. Остальные комментарии я брала у коллег, друзей и знакомых, они нормально общались.
Каких-то стандартов по поводу похорон у нас в редакции нет. Единственное правило, которого мы придерживаемся, если человек не хочет, чтобы его фотографировали, мы не фотографируем. Ну и вести себя максимально осторожно и тактично. А лично для себя я выбираю главный принцип — сочувствие. Не нужно слишком глубоко копать. Человек, если захочет, сам расскажет. В целом, невероятного красноречия ни от кого ждать не надо.
Моя задача — написать репортаж. Передать атмосферу, детали, описать то, что происходит. А мысли у каждого читателя будут свои. Я просто передаю информацию, а выводы, как говорится, каждый сделает сам.
Ольга Мутовина, автор и редактор интернет-журнала «Люди Байкала» (Иркутск)
— Я с коллегами дважды была на похоронах, это были прощания с погибшими в Украине военными. В первом случае хоронили сразу четверых, во второй раз — двоих солдат.
В первый раз мы были на похоронах в Улан-Удэ в Бурятии, гробы только начали привозить из Украины. Нам было несложно попасть на похороны, мы просто вошли в здание «Лукодрома» — это спортивный комплекс, где проходило прощание. Полиция не знала, как на нас реагировать. Меня попросили пройти за полицейским на улицу, я отказалась. Потом подошли к моей коллеге Лене Трифоновой, её вывели, переписали паспорт и отпустили. Нам запрещали снимать видео, но из зала не выгоняли.
Мы узнали, где будут хоронить военных, и на такси поехали на кладбище. Там тоже фотографировали: заняли удобную позицию, чтобы с хорошего ракурса снять траурную процессию. Было много автобусов, грузовых и легковых машин. Поскольку погибших военных было четверо, на четырёх автобусах были таблички с именами. От нас снова требовали прекратить съёмку. Военных уже похоронили, когда полицейские опять подошли к нам и пригрозили, что задержат. Мы уже сняли то, что нам было нужно, поэтому ушли.
После этого мои коллеги пытались пройти на похороны в «Лукодром», но туда уже не пускали. Мы перестали туда ходить, чтобы не рисковать. На похоронах обычно много сотрудников из органов. Кроме того, побывав на нескольких прощаниях, мы поняли, что все они обычно проходят по одному сценарию.
Читайте также. «О мобилизации говорят, как о погоде». Евгений Зиновьев — о том, как военные действия в Украине повлияли на контент, язык и дизайн российских «районок»
Второй раз мы снимали в городе Шелехов Иркутской области. Никаких препятствий там не было. Более того, военный, который привёз гроб с одним из погибших, согласился дать комментарий. С нами разговаривал и военный комиссар.
Не давление и запреты власти, а отношение родственников для меня было самым сложным на похоронах. В Улан-Удэ близкие погибших военных отнеслись к нам недружелюбно. Требовали прекратить съёмку и упрекали нас в том, что мы развлекаемся за счёт чужого горя. Это было очень тяжело. На упрёки я отвечала, что это очень важно — рассказать о том, что военные погибли. И сознание значимости события, на котором я нахожусь, помогло мне выдержать психологически, не опустить камеру.
Стандарта или правил работы на похоронах у нас в редакции нет. Мы исходим из стандартов профессии и этики. Если мы находимся в общественном месте, в том числе в спортивном комплексе и на кладбище, то снимать можно. Если кто-то попросил не снимать его крупно, не снимаем. Не вступаем в конфликт с родственниками и силовиками.
На похоронах важно не выделяться из толпы, не надевать что-то яркое и запоминающееся. Быть одетым, как люди вокруг. Не стоит брать с собой технику, камеру. Чтобы не привлекать к себе внимание, лучше снимать на телефон с хорошей камерой.
К родственникам лучше не подходить. На похоронах нужно выбрать знакомого, который, к примеру, раскладывает цветы. То есть чем-то занимается, не поглощён горем целиком. Можно подойти к нему, выразить соболезнования, представиться, рассказать, что ты делаешь и очень бережно попросить контакты родственников.
Похороны — даже посторонних людей, которых ты никогда не знал — это всегда горе. Не получается хотя бы кусочек этого горя не забрать с собой. Мы всегда переживаем, когда бываем на похоронах. Эти картинки долго потом стоят перед глазами.
В официальном общественном пространстве России мало говорят о потерях. Гробы привозят, военных хоронят. Власти делают всё, чтобы не казалось, что погибших очень много. Мы присутствуем на похоронах, собираем опубликованные некрологи и сообщения родственников о похоронах. Только так можно получить информацию о погибших. На основе этих данных мы ведём список, в нём больше 500 человек из Бурятии и Иркутской области. Мы считаем, люди должны знать, какую цену наша страна платит за «спецоперацию».
