«Мы с администрацией уже всё друг про друга поняли»

Наш собеседник — главный редактор 161.ru Валентин Булавко. Если предпочитаете слушать — послушайте разговор с Валентином в нашем подкасте:

«Это один из важных моментов для журналистики — мы напрямую с деньгами дела не имеем»

161.ru — подразделение сети городских порталов в Ростове-на-Дону и Ростовской области. «Сеть городских порталов» (сейчас название изменили на «Городские порталы») — крупнейший и, наверное, последний из более-менее независимых от власти медиахолдингов в стране.

У всех порталов сети есть какие-то единые принципы работы. Мы находимся в общем русле, понятное дело. У нас одно юридическое лицо иего подразделения в разных городах. Но редакционная политика на местах определяется главным редактором и редакцией, она у каждого портала своя, поэтому, если посмотреть сайты «Городских порталов», можно увидеть разный подход к новостям, текстам, стилю, выбору тем. У нас, скорее, конфедерация, хотя и с единым руководством.

Бюджет у всей сети общий. При этом редакции на местах и я как главный редактор с деньгами не соприкасаемся. Это один из важных моментов для региональной и вообще российской журналистики — мы напрямую с деньгами дела не имеем. От продаж рекламы зарплата главного редактора и журналистов не зависит. Есть отделы рекламы, которые занимаются производством и продажей рекламного контента, и отдельно есть редакции, которые занимаются только журналистской работой.

Самое важное структурное изменение за последнее время — в начале 2022 года мы наняли новую эсэмэмщицу, которая до этого была внештатным корреспондентом. Это очень хорошо сказалось на наших соцсетях и доходах. Например, доходы от Telegram наш отдел рекламы по-настоящему ощутил в конце 2022 года, когда количество подписчиков перевалило за 50 тысяч. Для региона это хорошая цифра.

Если говорить о редакции, то ничего значительного не изменилось. Штат авторов тот же, что и был. Все на месте.

Мы удачно переехали в «телегу». Сначала погоревали [после блокировки Instagram*], потому что «инста» была на 80 тысяч, хорошо росла, увеличивались охваты. Было недели две лёгкого шока. Но мы же о доходах задним числом думаем. Нам важен процесс. Ну и мы перестроились на «телегу» и попёрли по ней как по основной соцсети. Эта площадка для размещения контента и рекламы казалась нам наиболее перспективной. По итогам года ставка себя оправдала.

«Комменты» там открыты. Но у нас нет отдельного модератора комментариев, поэтому иногда их приходится закрывать. Например, в день мобилизации каждые десять минут приходили по нескольку сотен комментариев. Среди них, конечно, были и такие, которые создавали риски для нас, привлекали нежелательное внимание. Тогда мы закрыли комментарии на несколько дней. В обычные дни сил редакции хватает для того, чтобы убирать пропаганду, оскорбления с обеих сторон и прочее — то, что отравляет дискуссию.

«Им было важно у нас появляться»

Как говорил выше, с финансовыми потоками я связан очень опосредованно. Могу только сказать, что большая часть доходов приходится на коммерческую рекламу на наших площадках.

Если говорить о выживании, «Городские порталы» — это особый случай. У нас большой холдинг с самостоятельными сайтами на местах. И для нас на местах вопрос выживания стоит менее остро, чем для других региональных СМИ. Не знаю точные цифры, но по итогам 2022 года мы точно не провалились по сравнению с 2021 годом. Был откат на рекламном рынке весной, потом всё постепенно восстановилось. Например, в Telegram, где приходится соблюдать разумное соотношение рекламных постов и редакционного контента, рекламный отдел просит редакцию выдавать больше постов — потому что у них на неделю-две вперёд очередь из рекламодателей. Люди идут за рекламой.

Есть и бюджетные деньги. Не готов сказать точно, по-моему, там контракты с рекламными фирмами, которые работают по госконтрактам.

Я могу обсудить с рекламным отделом некоторые моменты, которые противоречат редакционной политике или выглядят как попытка дебатов с нами на нашей же площадке. Хотят высказаться — мы их всегда ждём и готовы публиковать бесплатно! Однако администрация обычно уходит от прямого диалога.

За всё время, что я здесь работаю, ни наши журналисты, ни коллеги из других СМИ не смогли сделать с сити-менеджером полноценного интервью. Просто потому что администрация не хочет прямого взаимодействия. Они не готовы к тому, что мы опубликуем то, что они скажут, как есть, поправив лишь какие-то стилистические моменты. И все интервью местных чиновников, которые я читал, это обычно оплаченные публикации где-нибудь в окологосударственных СМИ. Часто это написано очень топорным языком, которым люди обычно не говорят.

«...хоть немного осаживать совсем охеревших местных чиновников»

Однозначного ответа на вопрос «Почему вам до сих пор хвост не прищемили?» у меня нет. Возможно, потому что мы — большой холдинг. Возможно, полностью задушить альтернативные медиа не хотят даже в Кремле. Но в любом случае мы уже не можем писать так, как это делают уехавшие из страны СМИ. Приходится соблюдать некий баланс.

Может быть, мы важны для федерального центра как региональные издания, которые хоть немного держат в узде местные власти, не дают совсем распоясаться. Я допускаю, что так может быть. Это предположение. Логику Кремля сейчас очень сложно понимать. Но это объяснение кажется мне подходящим: невозможно уследить за всем, и когда на местах есть хоть какие-то независимые журналисты, может быть, [думают там], прок от них есть, они будут хоть немного осаживать совсем охеревших местных чиновников.

Что касается нас, то мы какими были, такими и остались. Мы всё ещё пытаемся работать по своим журналистским принципам, писать про то, что интересно и важно.

Мобилизация — это, очевидно, важная тема для всей страны. У нас посещаемость онлайнов при мобилизации была выше, чем на онлайнов при ковиде, когда люди сидели дома и им было нечего делать. Думаю, потому, что у нас можно было найти информацию, которую не давали другие. Мы старались представлять альтернативные мнения, отвечать на возникающие вопросы. Наверное, это и давало приток читателей именно к нам. Сейчас, что когда ажиотаж [вокруг мобилизации] схлынул, мы отчасти уступаем некоторым проправительственным изданиям.

Мы даём свой региональный ракурс — то, как спецоперация выглядит отсюда. Почему, например, мы писали осенью про вербовку заключённых в ЧВК «Вагнер»? Потому что в Ростовской области была первая волна. Да, до этого были точечные вербовки в Ленинградской области, но первые большие волны мобилизации «зэка» происходили в Ростовской области. И как об этом не написать?

Читайте также. «Любопытному на рынке прищемили нос в корзинке». Как готовился лонгрид о вербовке заключённых в колониях Ростовской области

Упал самолёт в Ейске. Это два часа езды от Ростова. У меня есть важная тема, есть ресурсы, журналист, способный это отписать. Грех это игнорировать. И мы это делаем. Разумеется, стараемся соблюдать понятийные рамки закона, в которых оказались. В остальном, мы пишем обо всём так же, как писали до начала СВО**.

Мы не изменились. Изменился мир вокруг нас.

«Все должны „консолидироваться вокруг армии и президента“, а мы недостаточно консолидируемся»

Попытки повлиять на нас были. Например, кому-то очень не понравилась новость про мобилизованных на передовой. Возможно, военному командованию. Мы пошли на компромисс, заменили всё более сухой фактурой: такие-то военные находятся примерно там-то, обращаются к командованию, потому что им чего-то не хватает. Пришлось жутко высушить новость, но удалять мы её не стали и написали, что именно поправили. Раньше бы я на такое, конечно, не пошёл, но сейчас понятно, что мы ничего не можем сделать, даже если пойдём в суд — СМИ заблокируют досудебно. Многие коллеги ту историю всё-таки удалили. Позже она получила продолжение.

Читайте также. «О мобилизации говорят, как о погоде». Евгений Зиновьев — о том, как военные действия в Украине повлияли на контент, язык и дизайн российских «районок»

Неофициальное давление, конечно, тоже присутствует — периодические «накаты» в местных телеграм-каналах.

На меня напрямую уже давненько не выходят. У нас с администрацией такие отношения, когда уже все всё друг про друга поняли. Если они что-то и пишут, то куда-то наверх, в надежде на то, что до кого-то оно дойдёт. Намекают на прослушку, на то, что им знаком наш источник, призывают быть осторожнее... Или какой-нибудь родственник работника «органов» вдруг говорит родственникам нашего сотрудника — мол, «а у вас же (некто) там же [на 161.ру] работает, да?». Никогда не интересовался, а тут вдруг! Дают понять, что что-то «там» происходит.

Из интересного ещё было письмо от [создателя ЧВК «Вагнер» Евгения] Пригожина в местный следственный комитет. Ну, журналистка сходила к ним, дала объяснения. И всё. Это, скорее, такие общие накаты, со смыслом «Мы тут должны все консолидироваться вокруг армии и президента», а мы как-то недостаточно консолидируемся. Всё очень размыто. Это история не про то, чтобы реально за что-то привлечь. Просто покапать на нервы, подёргать нас в «органы» на беседы. Я знаю, как это происходит, ещё по Чите. Там была предвыборная губернаторская кампания, мы делали расследование, а «они» пытались дезорганизовать нашу работу, вызывая авторов в полицию для объяснений. Это нервирует, выключает на какое-то время из рабочих процессов. Сидеть в полиции по три-четыре часа...

Ну или РКН вдруг нашёл у нас разжигание какой-то розни в материале 2011 года. Там был комментарий читателя, нам пришло требование «немедленно» удалить страницу. Что это? Либо Роскомнадзор внезапно нашёл комментарий под древним материалом, либо это какой-то намёк, знак.

Каких-то более серьёзных историй не было. [Но] мы в таких условиях, когда непонятно когда и за что может прилететь, потому что «прилететь» может когда угодно и за что угодно.

С небольшими региональными СМИ они не церемонятся — сразу блокируют весь сайт. С нами сложнее, потому что вопросы всё равно приходится решать через Москву.

Законы сейчас суперобтекаемые. Можно вспомнить приказ ФСБ, который устанавливал секретность некоторых сведений: если скрупулёзно следовать букве этого документа, то даже губернатор, говорящий о смерти мобилизованного, нарушает запрет. В таких условиях нам приходится полагаться на собственное чутьё «красной линии».

Сложно, просто невозможно действовать строго в рамках существующих законов, потому что они избыточны. Если им следовать, у нас, например, не должно быть военкоров как таковых, потому что они нарушают кучу правил, написанных ФСБ и Роскомнадзором, СМИ в начале СВО** за такое блокировали. Чем отличаются измышления Стрелкова [Игоря Гиркина, бывшего министра обороны самопровозглашённой ДНР] или [военного аналитика Юрия] Котёнка от того, что писали эти СМИ? По фактуре — то же самое. Но — под другим соусом, с другим посылом и настроением, поэтому никого и не наказывают. [Получается], фейком и дискредитацией посчитали мнение? Как [вообще] за мнение можно заблокировать?

К счастью, строгость российских законов, как всегда, смягчается необязательностью их исполнения. Только в наше время это не необязательность, а избирательность. Технически, любое государственное СМИ завтра можно лишать лицензии за фейки и дискредитацию.

«Давайте вместе работать, а мы подумаем про бюдже-е-еты...»

Победить системную коррупцию благодаря расследованиям невозможно — тут система подстрахует сама себя. Но на локальном уровне журналистика всё еще имеет влияние. Спасибо администрации президента с его медиаиндексами губернаторов и мэров, желанием не допустить волнений на местах — если о проблеме говорить достаточно громко, рано или поздно губернатору или мэру позвонят из Москвы и устроят нагоняй. Вот, кажется, единственный механизм, когда журналисты ещё могут влиять на власть и её решения. И примеры, когда это работает, я вижу. Как, к сожалению, вижу и случаи, когда на самые вопиющие несправедливости запросто закрывают глаза.

Здесь, на месте, нас также можно попытаться купить, но, как оказалось, мы не покупаемся, на навязанные условия не соглашаемся.

Чтобы какие-то деньги «в лоб» предлагать... Это только фриковатые люди [делали], не от политики. Но, например, через рекламу пытались давить. Те же местные власти: «Давайте вместе работать, а мы подумаем про бюдже-е-еты...». Я говорю: «А я не думаю про бюдже-е-еты, я с ними не соприкасаюсь». И в этом моменте желание «работать» через контракты как-то теряется.

Здесь привыкли решать проблемы за кулисами. А я приехал такой из Сибири и пытаюсь играть в журналистику. Думаю, многие меня так и воспринимают: какой-то непонятный человек, с которым не договоришься, пишет какую-то хрень, непонятно, как его тут вообще терпят, через Москву повлиять не получается. Меня и позвали сюда потому, что я не только журналист норм, но ещё и неместный журналист, невстроенный в эту систему.

У меня тоже порой наступает апатия от осознания, что глобально мы — российские журналисты вообще — не оказались «четвёртой властью». Но, кажется, дело в масштабах проблем, которыми мы занимаемся. Журналистика перешла на военные рельсы. Крупные СМИ сидят на теме СВО** и пропаганды. Но кроме СВО** есть местная социальная повестка. Когда всё это кончится, о чём писать?.. Вообще-то, надежды на то, что кончится скоро, нет — будет долгая окопная СВО**, никаких оптимистичных настроений на этот счёт. Но надо продолжать работать, продолжать освещать региональную повестку, включая и то происходящее, что непосредственно связано с СВО**.

Для меня, для наших ребят это работа, которой мы давно занимаемся, которая нам нравится. Слукавлю, если скажу, что не думал о переезде в более спокойную страну или о смене работы на более спокойную, в условиях постоянных угроз. Но, честно, не знаю, где бы я сейчас мог в той же мере применить свои знания и навыки, быть реально полезным кому-то. И главное, где сам бы получал большее удовлетворение от работы и результата. Есть возможность уехать из страны, но нет понимания что это даст в профессиональном плане.

Журналистики, к сожалению, становится всё меньше. Мы хотим писать для читателей. И для себя — ведь любой журналист в какой-то степени пишет для себя, о том, что ему кажется важным. Коррупцию и беспредел на местах тоже никто не отменял. И для многих людей мы тут последняя инстанция. Иногда людям просто больше некуда идти. Их отшили с их проблемами во всех инстанциях. Политические, общественные институты если и были, то почти уничтожены. И региональная журналистика, хоть и ходит «под радарами», в какой-то мере может помочь.

***

* Instagram — продукт компании Meta, признанной в России экстремистской.

** СВО — специальная военная операция. Валентин Булавко использует именно эту формулировку, в противном случае он нарушит российские законы. Редакция «Грибницы» при этом считает СВО полномасштабной войной (России против Украины).