«Твоя история не заканчивается на тебе. Весь не умрёшь»

Ольга была ментором в проекте «По краю» (его инициатор — создатель «Грибницы», медиаинициатива «Четвёртый сектор»), где в течение нескольких месяцев авторами работали над своими текстами под руководством менторов.

Ольга Проскурнина — редактор, продюсер, режиссер. Работала в ТАСС, Gazeta.ru, газете «Ведомости», Forbes Russia, The Village, The New Times, Republic. Лауреат премии Московской международной книжной ярмарки «Лучший экономический бестселлер 2008 года» за книгу «Крест Чубайса», написанную в соавторстве с Михаилом Бергером. Сертифицированный продюсер документального кино в ЕС (Eurodoc; 2019). В журналистике больше 30 лет.

Если предпочитаете слушать, послушайте наш разговор с Ольгой в подкасте «Грибница+»

Этап сближения

— С чего начинается работа ментора с начинающим авторов? Вот ты, вот автор, и у автора, есть понимание, что он хочет попробовать, но, может быть, нет даже замысла, задумки, темы.

— Я режиссёр по второму образованию и использую в работе с начинающими авторами тот же метод, который применяется на кастингах для кино- и театральных проектов. Все хорошие кастинги-директора советуют претендентам на роль примерно одно и то же: просто будь собой и расскажи о себе откровенно.

В случае с наставничеством в журналистике — точно также. Редактор здесь выступает в роли режиссёра, и ему нужно побудить автора на откровенный разговор. Для любой творческой деятельности такая беседа — лучший способ узнать человека и понять, на что он способен. Требуется первая, установочная беседа один на один, чтобы понять, что человеку интересно, какой у него бэкграунд, какие сильные стороны. Дальше я соотношу то, что человеку интересно рассказать, с тем, что интересно нашей аудитории.

— То есть не сразу идёшь с подопечным в работу, питч и сбор данных. Сначала всё-таки этап сближения, более близкого знакомства, «растрясание» человека, чтобы он почувствовал себя более комфортно.

— Да, конечно. В проекте «По краю» у нас было два совершенно разных автора с разными историями. Первая была приурочена ко дню рождения Бориса Немцова. Это был интересный взгляд на трагически погибшего политика через призму сёрферства. Наш автор работает на сёрфинговой станции много лет, и он эту тему нашел буквально «на берегу» — шёл по берегу и услышал, как сёрферы, которые регулярно приезжают в Ейск кататься, обсуждают фестиваль «Русская волна» в Египте. Борис Немцов был его амбассадором.

Из этого выросло интересное исследование о том, как соотносится любовь к самому свободному виду спорта и политическая свобода. Выяснилось, что каждый это понимал по-своему. Немцов считал, что сёрфинг усиливает его как политика, а герои текста, которые катаются на волне в шестидесяти километрах от разбомбленного Мариуполя, используют этот спорт для эскапизма, бегства от реальности.

— Получается, просто беседуя с человеком о том, чем он занимается, вы вышли на тему. Как раз тут, как мне кажется, проявляется тонкое место в работе с новичком: когда ему в первую очередь хочется писать о том, что близко, что интересно, и это нужно состыковать с интересами редакции. И, с одной стороны, по рукам бить не хочется, а с другой — нужно направить в некое русло, чтобы тема была интересна не только ему, но и аудитории. Как этот «порожек» проходить?

— Думаю, в каждом конкретном случае это решается, как в танце. Нет единого рецепта того, как найти этот баланс, его нужно просто искать.

Мне доводилось работать за тридцать с лишним лет в разных редакциях, и в новостных, и в журнале «Forbes», и в газете «Ведомости». И если не тот способ, который мы сейчас обсуждаем, то я знаю только еще один действенный: когда редактор жёстко и тупо даёт новичку задание сходить туда, принести то. Но мы же всё-таки больше здесь про развитие [говорим], а не про дрессировку. Поэтому важнее, чтобы человек чувствовал вдохновение, а не просто давление дедлайна.

В рамках первого потока обучающего интенсива «По краю» Ольга работала с двумя авторами. Оба в результате выпустили свои тексты в Republic. Один — «Слишком свободный спорт» — собственно, про ейских серферов (автор — Никита Золотарёв). Во втором сотрудники нефтегазовых компаний рассказывают, как западные санкции повлияли на российский ТЭК, его написал Глеб Шишкин. Этот текст вошёл в число претендентов на премию «Редколлегия».

Начинаем работать

— Есть тема, есть питч, человек начинает работать. Ему нужно собирать информацию. Как здесь происходит взаимодействие автора и ментора? Как часто вы общаетесь, какую ты даешь поддержку, где и чем помогаешь?

— Мы созванивались с каждым из авторов минимум раз в неделю, а вообще я всегда была на связи, поскольку это наш общий интерес — чтобы текст вышел и получился интересным, увлекательным. Я была открыта для общения всегда. И авторы точно так же себя вели. Если вопрос возникал в нерабочее время, мы всё равно списывались, а то и созванивались.

— Насколько сильно ты выстраиваешь траекторию действий? Пойди туда, сделай это, поговори с тем. Или авторам предоставляется максимальная свобода, а ты только добавляешь нюансы и отвечаешь на их вопросы?.

— Хорошо, что оба автора были склонны задавать вопросы, если что-то было непонятно или неизвестно. Например: я никогда не брал интервью, что мне делать? Ну и дальше я рассказываю, что интервью мало чем отличается от обычного человеческого разговора, просто по его результатам выходит текст, репортаж, видео, подкаст, что угодно. Ты разговариваешь с целью вытащить из собеседника максимум нужной тебе информации и ты готов к тому, что это может случиться не сразу. Может быть, для того, чтобы набрать информации на пятьсот знаков, нужно будет разговаривать с человеком час, а то и больше.

Я смотрела всегда сценарий беседы — ребята писали, какие вопросы они хотят задать. Корректировала, добавляла то, чего не хватает, убирала то, на чём не стоит останавливаться. Потом автор говорил с кем-то из своих источников. Часто жаловался — вот, два часа разговаривали, как теперь всё это расшифровывать... Здесь нужно было поддерживать мотивацию, чтобы не бросил.

Пару раз у моих подопечных возникали такие моменты: «Вот, чёрт, я устал». Здесь важно никого не стыдить. Я говорю: «Это нормально. Передохни просто и вернёмся к нашим баранам».

Похоже на то, как ты учишься играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, тебя всё достаёт и ты говоришь: «Всё, я бросаю музыкальную школу!» В этот момент важно, чтобы родители или учитель сказали: «Нет, ты что-о-о, подожди бросать, у тебя же впереди областной конкурс, у тебя же есть цель!»

Я говорю на нескольких иностранных языках достаточно свободно, первым был английский, его я учила со школы. Но у меня всегда был какой-то блок — я не могла брать интервью на английском. Долго стеснялась, пока не попал в руки к правильному ментору Антону Брежестовскому. Он билингв, с детства говорит на русском и английском. И он сказал: «Ну, давай обсудим твою проблему». Мы разговариваем. Минут пять, просто живой разговор на английском языке, он что-то спрашивает, я отвечаю. Потом он говорит: «Ольга, ты готова брать интервью, смотри — мы пять минут разговаривали спокойно, никаких проблем у тебя не возникло». Как в знаменитом скетче, где женщина приходит к психологу рассказать про свои ужасные проблемы, а он отвечает: «Просто перестань это делать». Что, так просто?! Да, так просто.

Я к чему... Есть ужасный опыт советских и постсоветских школ и институтов, когда тебя стыдят перед всем классом или ругают наедине. Это ни о чём и ни к чему не ведёт. Если ты хочешь результата, надо человека хвалить. Только так можно продвигаться в обучении любой человеческой деятельности.

Ещё одним текстом, выпущенным по итогам работы авторов первого потока проекта «По краю», стала публикация «Счастья не будет, но никто не помрёт». Она — про то, как война и санкции отразились на жизни Набережных Челнов, где всё и все зависят от КамАЗа. Этот текст также вошёл в число претендентов на премию «Редколлегия», и мы сейчас готовим для «Грибницы» разбор того, как над ним работала пара «автор / ментор».

Теоретическая база

— Мы изначально в проекте «По краю» исходили из представления о том, что знание без практики мертво, и можно сразу идти в практику, подшивая теорию, матчасть под запрос, под то, с чем конкретный автор имеет дело. Насколько тебе этот подход кажется оправданным? В каком виде давать людям теоретическую базу?

— Я считаю, что теоретическая база, которой полны программы журфаков, нужна только для того, чтобы обеспечить рабочие места преподавателям университетов. Творческие вузы имеют смысл только с точки зрения нетворкинга — потому что за пять лет учёбы ты обрастаешь полезными связями, которые потом помогают. Неслучайно огромное число людей, поступающих в условный ГИТИС, потом не работает специальности, а по специальности работают те, кто там не учился.

Я сама начала заниматься журналистикой с детства, с девяти лет. И поступала в МГУ с большой папкой публикаций в «Пионерской правде» и «Мончегорском рабочем». Но в какой-то момент забила на физкультуру, меня лишили стипендии, а деньги были нужны. Поэтому на первом курсе я пошла работать.

Вот так, в 17 лет, студентка журфака, я пошла в Агентство деловой информации ИТАР-ТАСС. Пришла, редактор Коля Рвачев дал мне диктофон «Олимпус» — их только-только закупили, успели до девальвации — и сказал: «В качестве тестового задания сходи, пожалуйста, на пушную биржу и возьми интервью у президента». Мало того, что я ничего не знала о пушных биржах и вообще о биржах, я ещё и не умела пользоваться диктофоном. Но мне нужна была эта работа, потому что иначе было бы нечего есть. Поэтому я приехала на эту биржу, которая располагалась в Доме охотника, пришла к директору — чуваку в буклированном пиджаке и галстуке — и сказала: «Знаете, меня послали к вам взять интервью...». А потом заплакала и призналась: «Но я не знаю, как пользоваться диктофоном!». И чувак сказал: «Не вопрос. Сейчас я тебе всё покажу и расскажу».

Вот и всё, я записала с ним беседу, где он солировал, а я поддакивала. Из этого появилось какое-то интервью, никто так и не узнал, что я не умела пользоваться диктофоном. Впервые эту историю рассказываю публично...

— Может, тебе было бы проще, если бы всё-таки кто-то объяснил, что такое интервью, как оно берётся, какую кнопочку нажимать на диктофоне? Ну то есть — чтобы какая-то база была.

— База у меня была — раз с девяти до шестнадцати лет я работала в редакции. Я знала, что такое интервью, но — пушная биржа и диктофон! Это были серьеёные челленджи. «Сможешь взять интервью у президента пушной биржи? Вот тебе диктофон» — «Да, смогу, вернусь через два часа». Я это всё к чему? Это было время, когда вовсю гремела слава «Коммерсанта».

Издательский дом «Коммерсант» был лучшим медиа страны. И вот туда приходили люди вообще без всякого опыта журналистики. Инженеры нефтегазовых институтов. Переводчики. Филологи. Историки-медиевисты.

Они становились журналистами за несколько месяцев — просто потому что не было другого выхода. Их институт закрыли, на зарплату историка-медиевиста невозможно прожить. Все были жёстко замотивированы освоить профессию.

— Вернёмся к теоретической базе. То есть ты стоишь на том, что это не надо вообще? А что тогда надо? Насмотренность, «софт скилс», умение задать правильный запрос в гугле?

— Мне кажется, что система, которая до сих пор существует в университетах, это абсолютно «out of date» [устарело], и лучше смотреть, как происходит в американских школах creative writing [писательского мастерства]. Да, ты получаешь там какое-то базовое образование, берешь курсы, модули, которые тебе интересны — про Шекспира, про computer science [компьютерные науки], что-нибудь ещё, но при этом у тебя есть также твой ментор. Вы собираетесь в назначенные дни и читаете свои тексты — то, что написали на заданную тему. Обсуждаете вместе, с ментором, с другими студентами. Потом тебе дают новые задания, ты идешь и пишешь снова. В итоге просто учишься писать.

Ты ни хрена не учишься писать на журфаке любого российского университета. Ну, не знаю, может быть, в прогрессивных вузах, которые у нас были, как-то иначе всё было устроено. В Высшей школе экономики, например, были блоки по creative writing и они были по такому же принципу построены. Но в целом — тебя будут учить истории зарубежной журналистики, теории периодической печати... А практика будет только тогда, когда тебя отправят в редакцию, и там, если повезёт, ты чему-то научишься — ну или просто галочку в зачётке поставишь.

Ошибки и кайф наставничества

— Мы с тобой познакомились через службу ГЛУШ, в которой ты когда-то зарегистрировалась, потому что менторов на проект «По краю» мы искали тоже через ГЛУШ. Когда ты откликнулась на запрос, то писала, что через тебя прошло немало стажёров и стажёрок в разные периоды профессиональной жизни. Наверняка, набиты какие-то шишки. Оглядываясь на свой опыт, можешь рассказать о главных ошибках наставника? Что он начинает делать такого, что делать не стоит?

— Мне как-то стрёмно про это говорить, но я не вижу, в чём могу себя упрекнуть. Может, потому что я ответственно подходила к подбору стажёров, с которыми буду работать. Такая же ситуация была и в проекте «По краю» — когда я смотрела лонг-лист претендентов на участие, то сразу прикидывала, с кем у меня получится. Это вопрос кастинга опять же. Наверное, опыт позволил мне подобрать ребят, про которых было понятно, что у них что-то выйдет, им есть, что рассказать. В процессе работы выяснилось, что рассказать им есть гораздо больше, чем они написали в заявках.

— Неужели всё было идеально? Давай про свою ошибку расскажу для примера. Я работала с автором, который хорошо собирал материал, но был довольно посредственным текстоукладчиком. В какой-то момент я забила и просто переписала за него текст. Позже меня догнало понимание того, что я сделала. Во-первых, ничему не научила человека, во-вторых, сейчас он придёт к другому редактору с этим текстом, и у редактора сложится неверное представление об уровне автора.

— Как раз с такими авторами я сталкивалась — когда видишь в портфолио классные тексты, а потом начинаешь работать с тем, что автор принес тебе, и понимаешь, что те тексты были написаны редактором. И более того, ты даже знаешь этого редактора!

Ошибкой в своё время было... Это даже не моя личная ошибка, просто таковы были «нормы индустрии» — когда берешь студента-стажёра как бесплатную рабочую силу, которую можно эксплуатировать в хвост и гриву, и человек на тебя работает в надежде, что по окончанию стажировки ему предложат ставку.

Так были устроены многие редакции в 2000-е годы. Это была несправедливая, потогонная система, это было неправильно, я так никогда больше делать не буду. Нравы изменились, да и в целом — это больше про прошлую жизнь редакции, с бумагой и дедлайнами, привязанными к отправке номера в типографию. Сегодня, если только мы не берём какие-то крупные, государственные, пропагандистские структуры, нет больше этого — великие редакторы и ничтожные стажёры, которым, может быть, повезёт, и они получат работу.

— Далеко не всегда есть силы и время для того, чтобы редакции возиться с неопытным автором. И можно ли редакцию в этом упрекнуть. А, может, и можно? Может быть, время такое, что пора вводить должность наставника, в чьи обязанности будет входить это самое «возиться»? Кто же научит, если не редакции.

— Если редакция может себе это позволить — это, конечно, прекрасно. Более того, когда смотришь на разные публикации про систему трудоустройства в разных отраслях (я имею в виду крупные западные компании), видно, что есть такая тенденция — ответственные социальные структуры заводят у себя менторские программы, чтобы растить начинающих специалистов.

Весь вопрос в финансах. Может ли компания себе это позволить. Сейчас российские медиа — если говорим про «медиа здорового человека», а не пропагандистов — находятся не в лучшей финансовой форме, и, я думаю, мало кто может себе позволить отдельную ставку ментора. А так, это, конечно, было бы круто.

— Мотивация же может быть не только финансовая. Из твоего отклика на наш запрос я помню, что наставничество — то, что тебе доставляет невероятное удовольствие. Наверное, для кого-то и такая мотивация может быть — эмоциональная. От чего в истории с наставничеством прёт тебя?

— Я несколько раз пыталась уйти из медиа в свои культурные проекты. Собственно, я продолжаю заниматься ими тоже, но вижу, что из медиа мне не уйти, большая часть моей жизни прошла в СМИ. Ощущение выгорания было не раз и не два, и возможность делиться своими знаниями и компетенциями с тем, кому это нужно, кому это пригодится, даёт силы оставаться в профессии. Ты видишь, что твоя история не заканчивается на тебе, весь ты не умрёшь, ты можешь передавать знания дальше.

И это прям хорошо. Такой своеобразный рецепт бессмертия.