«Уже не очень важно, что у нас на душе. Важно, насколько мы способны продолжать»

Если предпочитаете слушать, послушайте разговор с Марией в нашем подкасте:

«Оцените работу службы поддержки РКН»

— Мы открыли «Свободные» в 2012 году, нам скоро 13 лет. Отметили десятилетие выпуском бесконечного лонгрида... Несмотря на то что редакция в Саратове, освещаем и федеральные события, и международные — не ограничиваем себя локальностью. За это время было много разных историй, в том числе, задержаний. Всегда, если с нами что-то происходит, то происходит довольно шумно. Я называю нас «маленькое гордое медиа» — это чисто моя формулировка, не всей редакции.

Мы до сих пор не знаем ни конкретных материалов, ни тем, по которым нас заблокировали. То есть изначально не было никакой информации: сайт просто перестал быть доступным ночью. Той же ночью и заметили — выпустили редакционное заявление, что нас заблокировали. На следующий день написали запрос в федеральный Роскомнадзор. Так как в региональном официально и неофициально сказали, что «ребят, мы не понимаем, что происходит, это не через нас».

Это такая особенность Роскомнадзора, что он мало знает, что происходит. В целом, взаимодействие с РКН строилось на том, что из федерального запускали что-то в региональное, а они уже шли к нам с каким-то вопросом.

Писали многочисленные запросы — нам не отвечали. Чиновники ни на что не отвечали, телефон пресс-центра никогда не работал — там всегда звучала мелодия «Don’t worry, be happy». Я в поддержку Роскомнадзора обращалась, как в сервис какой-нибудь доставки еды. Спустя какое-то время они ответили. Не на официальное обращение, а в чате поддержки.

Написали, что сайт заблокирован по требованию прокуратуры по такой-то статье, в которой 20 пунктов — иноагенты, пропаганда ЛГБТ, оружие, наркотики... Потом пришло письмо: «Оцените работу службы поддержки Роскомнадзора. Справились ли с вашим запросом?»

Затем мы отправили уточняющий запрос с описью вложения. Пришёл ответ, что заблокировали за «неоднократное размещение противоправной информации». Формулировка расплывчатая: всё очень интересно, но ничего не понятно. Мы до сих пор не знаем, за какие материалы [заблокировали]. Сейчас подали в Московский суд на Генпрокуратуру и Роскомнадзор. Рассчитываем, что в суде мы узнаем за что. Понятно, что могли заблокировать за что угодно, но расскажите конкретно, за что. Просто интересно.

Игра по правилам и без

Поводов [для блокировки] много, и они разные. Каких-то старых законов мы не нарушали — не рассказывали о наркотиках и суицидах. Примерно понимаем: блокировка произошла за ведение списка погибших земляков, который в прошлом году военная прокуратура потребовала удалить. Мы удалили, потому что маячила статья о разглашении гостайны. Но, поскольку мы удалили список, то, может, и не за это.

У меня ощущение, что [нас заблокировали] по совокупности заслуг: вы не такие, и вообще вы бесите.

Плюс мы публиковали решение Верховного суда о признании ЛГБТ экстремистским движением. Наш эксклюзивный материал широко разошёлся. У нас были ссылки на нежелательные организации, но, руководствуясь законом и советами юриста Светланы Кузевановой, что-то удаляли задним числом.

Когда мы открывали «Свободных», то думали, что никогда не будем ничего удалять. Оказавшись в ситуации, в которой оказалась вся страна, мы старались максимально обезопасить и сотрудников, и сайт (для нас это было очень тяжело). Мы его берегли, стерегли, и если что-то [представляло опасность], то не выкладывали материал.

Нашей целью было работать как можно дольше. «Свободные», как мне кажется, потрясающе с ней справились в тех условиях, в которых сейчас находимся. У нас был пример издания Znak.com. Наши редакции открылись в один день, в один год. Они в начале всей этой истории объявили о закрытии. Мы тогда говорили: «Блин, ребята, вы чего? Надо работать».

Спустя время я думаю, кто был прав: мы или они? Или никто? В этой ситуации сложно быть правым. Все ищут сейчас способ продолжать заниматься тем, что выбрали. Можно уйти из профессии, но пока есть возможность делать то, что ты делаешь с командой, которую ты выбрал, мне кажется, что это важная история.

Каждый год в редакции были шуточки: «В этом году закроемся или не закроемся?» И так мы живём уже больше десяти лет. Новые сотрудники приходят и не понимают этого, хотя я, когда нанимаю новостников, рассказываю о рисках.

Понятно, что появилась гибкость и резистентность ко всему этому хаосу. Но есть еще и эмоции: что-то сказать и что-то быстро выдать. Меня может разбудить редактор в семь утра и сказать: «Маш, у нас тут беспилотники. Что делаем? Прочитаешь новость?» Хотя, по сути, у нас есть дежурный редактор, который раньше мог единолично принимать решение что-то выдать в телеграме.

Одна и та же заметка — часть флешмоба

Сейчас на старом сайте вместо новостей одна и та же заметка: «Сайт „Свободных“ по-прежнему заблокирован». Это что-то вроде протестной акции.

По закону, если медиа заявлено как ежедневное издание, то оно должно каждый день что-то выпускать. Поэтому, когда мы перешли на другой сайт, было принято решение (чтобы не плодить штрафы на главного редактора хотя бы по этому поводу) выпускать хоть какие-то публикации.

Изначально хотели публиковать прогноз погоды, но тут уже сыграло моё говно. Я решила, что раз уж нас заблокировали, то предлагаю вот так выпускать. И каждый день выпускала новости [про блокировку]. Сначала тексты были с одним заголовком, теперь чередую с разными.

Также на [старом] сайте мы выпускаем новости о редакции, судебных решениях и т.д. Была новость про пикет в нашу поддержку. Больше там ничего не выходит. Новый сайт — по-прежнему журналистский проект, а старый превратился в медиа про блокировку «Свободных новостей».

Проблем [заблокировать снова] нет никаких. Тем более, остались те же люди, которые бесят. Понимая, что есть «закон о зеркалах», мы не переносили никакие материалы. Начали новый сайт с чистого листа, и пока с мая нас не заблокировали. Это хорошо.

Сегодня в редакции была истерика: у девочки-эсэмэмщицы на удаленке перестал открываться сайт. Травма для всей редакции. Начали проверять, я написала в телеграме: «У кого открывается?», мне отвечали люди в личку, что сайт работает.

Да, нас могут заблокировать снова. Пока мы поводов никаких не даём, как я считаю. Но я так думала и о старом сайте.

Необходимость сайта в современной медийной экосистеме

Мы тоже слушали экспертов, которые говорили, что сайты сейчас не очень важны, и нужно развиваться на платформах. Всё это время мы смотрим, как развиваются сети. Ещё несколько лет назад, до февраля 2022 года, все говорили, что инстаграм* тащит, Яндекс.Дзен даёт трафик и монетизируется. В итоге Яндекс.Дзен — теперь ВК.Дзен. ВК.Дзен — полумёртвая платформа. Инстаграм* заблокирован, телеграм пока держится, твитер тоже заблокирован...

Тут возвращаемся к мысли, что иметь сайт — неплохо, рассылки — тоже окей, хотя вообще дедовский способ.

Хотя после февраля 2022 года мы потеряли рассылку практически полностью, так как сервис для рассылки нас заблокировал вместе со всей базой. Там было что-то из серии «Fuck Russians. Не заходите сюда больше».

Пуши тоже отлетели. Маленькие редакции не могут позволить себе нанять команду разработчиков [чтобы сделать пуши самостоятельно], они у нас были от сервиса. В какой-то момент инструмент начал рассылать разные неприятные вещи о действующем президенте России от нашего имени. Было очень неожиданно, с одной стороны. Но, с другой, мы увидели, сколько цифрового продукта делалось с участием Украины. А мы об этом никогда не задумывались. Мы потеряли много аудитории, так как только-только настроили пуши и начали переводить трафик через них, коммуницировать.

Когда нас заблокировали, и мы выпускали новости на старом сайте под блокировкой, то начали публиковать полнотекстовые заметки в телеграме. С одной стороны, это понравилось тем, кто не любит переходить по ссылкам. С другой, большое количество заметок засрало людям ленту. Читатели не привыкли, что мы все 70 заметок за день выдаём в ленту, а тут они получили нефильтрованный контент в лоб. Аудитория немножечко офигела. Хотели, чтобы они читали всё — мы же работаем, стараемся. Тут мы пока не нашли какого-то баланса.

Мы в редакции шутим, что надо закрывать онлайн-медиа и издавать газеты. Ребята из «Новой газеты» говорили, что они верстают в пэдээфках. И я такая: «Ну, я же это делала уже!»

Сайт важен для нас, потому что это и про доход, в том числе. У нас есть рекламные контракты, которые были заключены на год.

Когда случилась блокировка, многие не понимали, что происходит и воспринимали как ошибку. Не только мы, но и другие наши коллеги, рекламодатели, партнеры ушли в отказ: «Ну, через два дня разблокируют».

Теперь одни согласились перейти в социальные сети — размещать там рекламу. Другие перешли на новый сайт. Хотя понятно, что там показатели совершенно не те, что на старом.

Сайт для нас — это про диверсификацию. Мы все равно продолжаем вести заблокированные соцсети: и карточки делать в инстаграме*, и рилсы, ведём фейсбук*, где у нас большая аудитория, хорошие просмотры видео. Мы стараемся продолжать вести все [соцсети], кроме «икса» [бывшего твиттера], потому что он и трафик не тащил, и аудитория там уже полумёртвенькая. Выхожу туда раз в неделю или месяц и пишу: «Юху, ребята, у нас такие новости». И все лайкают и комментируют: «Ого, они ещё живы».

Замечательно, что рекламодатели согласились продолжать сотрудничество. На самом деле, я думала, что так не будет. Но новых клиентов меньше. Мы сейчас пытаемся монетизировать телеграм-канал через Яндекс, и у нас выходит какая-то реклама. Но автоматизированная реклама Яндекса стоит в разы меньше. Поэтому это только со старыми контрактами до конца года.

Думаю, что у нас, к сожалению, не будет больше тех рекламных партнерств, которые уже есть. Возможно, это какой-то пессимистичный взгляд на вещи, но есть такая вероятность.

«Эта история про то, как я попал в зомби-апокалипсис»

У нас нет сомнений, что нас лишат аккредитации СМИ. Но планируем хотя бы поучаствовать в этом судебном процессе, и получить документы. Мы же журналисты, а журналисты любопытные. Любопытство во многом ведёт нас по жизни. Поэтому нам интересно прочитать эти формулировки.

Это история о том, как я попал в зомби-апокалипсис (отсылка к завирусившейся в соцсетях песне — прим. ред.). У нас есть юристы, и мы придерживаемся плана (отсылка к видео про спортсмена и журналиста, которое стало мемом — прим. ред.). У вас в одном из подкастов был редактор «Вечерних ведомостей» [Владислав Постников]. Он говорил о «паллиативной адвокатуре». Взяла термин в обиход, потому что это реально «паллиативная адвокатура», когда вы ходите в суд, а чуда нет.

Много вопросов по поводу того, что мы потеряем, лишившись регистрации СМИ. Конечно, мы лишимся права на редакционные запросы. Следовательно, официальные ответы нам будут приходить не через семь дней (по закону) или трех — при мотивированном отказе, а через 30. Возможно, региональным чиновникам будет дана команда не общаться с нами как с журналистами, потому что нет регистрации. Наверное, нас лишат аккредитации в областной думе и правительстве. Больше особо и некуда аккредитоваться. У нас не будет возможности посещать разные мероприятия федеральных чиновников, например, [заместителя председателя правительства РФ] Марата Хуснуллина.

Какую-то региональную журналистскую часть, где важно, что у тебя есть бумажка, мы потеряем. Но опять же: мы когда открывались, работали больше полугода без свидетельства. Лицензию получали, чтобы влиться в юридическую, правовую структуру, иметь возможность показывать удостоверение, ходить на митинги. Чтобы наших корреспондентов не задерживали как участников — в 2012 году это было важным, сейчас уже нет.

Еще, возможно, потеряем часть рекламы. Одно дело — размещение в соцсетях, а другое — на официальном сайте СМИ. План остаётся прежним: держаться как можно дольше.

Поддержка аудитории

Саратовский активист Андрей Николаевич [Калашников] большой молодец. Он после блокировки выходил на пикет в нашу поддержку и на одиночный пикет именно за 29 статью Конституцию РФ (ст. 29 гласит, что каждый имеет право на свободу слова и мысли — прим.ред.).

После блокировки «Свободные» получили шквал сообщений поддержки. Сработало, как с иноагентами — это знак качества, вы всё делаете правильно.

Сначала мы кидали слова поддержки в исчезающий чат-флудилку. Там шло очень активное общение: «Мне написал один тип „держитесь“, а мне другой, а мне ещё один позвонил». Потом я предложила бросать не в чат, где всё удаляется, чтобы мы сами могли на это посмотреть.

Мы тогда стали пересылать разные сообщения. Саша Жиров в канале «Местами» сделал про нас пост: «А чё вы хотели в 2022 году называться свободными. Молодцы». Пост «Четвёртого сектора» мы тоже пересылали. Это поднимало настроение.

Пока не нуждаемся в материальной поддержке аудитории — есть порох в пороховницах. И раньше об этом думали, но приняли решение не рисковать с донатами — чтобы не сделать редакцию уязвимой, в том числе для разных проверок органов.

Мой пессимистичный взгляд: думаю, что мы, скорее всего, не сможем полностью заменить доходы от рекламы донатами или пожертвованиями. Мне кажется, что не получится, потому что это регион, комфортная для аудитории подписка — 300 рублей. Больше трехсот — уже много.

У меня есть свой небольшой отдельный медийный развлекательный проект. Я вижу, что не могу собрать команду. Донаты — это история для одного человека. Если уж собирать редакцию, то мы не вывезем. Честно, думали об этом 10 лет назад. Сейчас пока сидим и ждем, что будет дальше, смотрим этот остросюжетный детектив, находясь в эпицентре событий.

«Если уходить в дебри, то можно не вернуться»

Я не смогла корреспонденту «Таких дел» ответить, зачем нам всё это. И сейчас, наверное, не получится объяснить всю эту длительную рефлексию.

Я занимаюсь новостями — одно из самых скотских направлений в журналистике. Ты производишь то, что все считают историей, которую надо перестать читать. Я понимаю авторов лонгридов. Например, активистку и журналистку Аню Мухину, которая пишет текст про то, что кому-то не дают лекарств, а потом [после выхода статьи] — дают лекарство. Или, например, Надя Андреева делает материал о том, что у многодетных нет света. После публикации запускают какой-то поток, и людям, которые жили долгое время без электричества, свет дают. Это окей, я понимаю, журналистика прямых действий. Когды ты в такой ситуации находишься, то более-менее понимаешь, зачем пишешь. А когда ты выпускаешь изо дня в день какое-то количество заметок, и часть из них проходные, — довольно сложно себе объяснить [зачем всё это]...

Ещё есть люди, которые тобой недовольны. Я обожаю таких. Они говорят: «Вы мало делаете, вы недостаточно оппозиционны, вы такие-сякие». Поэтому фраза в конце материала «Таких дел» о том, что в последнее время всё сложнее себе объяснить, зачем нам медиа, и зацепила автора. Потому что тезис полон безнадёги, отличный для конца текста в эпоху турбулентности.

Но, во-первых, не хотелось бы терять профессию, хотя во многом то, что мы делаем сейчас, уже не то, что делали десять лет назад. И это не то, куда я приходила после института и начинала работать — совсем другая история.

Во-вторых, мне кажется, что очень большая привилегия — находиться среди людей, с которыми тебе комфортно, про которых ты знаешь, что завтра они не напишут на тебя донос (хотя никто не застрахован). Если сейчас всё это заканчится, то потеряется и эта часть.

12 августа будет суд, мы будем судиться с РКН, Генпрокуратурой — со всеми людьми, которых мы так «любим». И, возможно, узнаем, за что нас заблокировали, сломав жизнь, которая была до блокировки. Пока мы даже улыбаемся — румяные ребятки, работаем, пишем. Надеюсь, ещё расскажем, каково это, через 13 лет работы делать новый сайт. И, надеюсь, он взлетит, и всё будет круто.

Мне кажется, уже не очень важно, что у нас на душе. Важно, насколько мы способны продолжать. Сейчас, по крайней мере, так. И если уходить в дебри, то можно не вернуться.

Редактор: Светлана Шишканова, Анастасия Сечина

Сверстала: Александра

*Фейсбук и инстаграм — продукты Meta Platforms Inc., деятельность которой в России запрещена.