«Не хочу делать из своих героев гоголевских уродцев»

Если предпочитаете аудио, послушайте разговор с Владимиром в нашем подкасте:

Некоторых формулировок из текста далее вы не услышите на записи. Они добавлены или уточнены постфактум по просьбе собеседника

Владимир Севриновский — журналист-фрилансер, фотограф, кинодокументалист. Эксперт по регионам России. Кандидат экономических наук. В журналистике 13 лет. Из них в штате издания работал только три месяца в начале карьеры и «больше таких ошибок не повторял». Публиковался и в региональных проектах ТАСС, и в «Медузе». Как документалист, сотрудничает с иностранными медиа. В отличие от многих других репортёров, работающих сейчас из России для медиа в изгнании, выпускает тексты и видео под своим именем.

Про искажение картинки

— Вряд ли хоть один журналист в изгнании со мной не согласится: «земля» даёт много, без неё ты чувствуешь себя ограниченным.

Многое зависит, конечно, от вида журналистики. Если занимаешься расследованиями с помощью интернета, можно находиться где угодно. Такому журналисту за рубежом даже лучше — так безопасней, за тобой не придут. Но если пишешь человеческие истории, то, уехав из страны, лишаешься большой части информации. Да, ты можешь отправлять вместо себя помощников, общаться с героями по зуму, но это неполноценная замена. Одна уехавшая коллега рассказывала мне, что за время изгнания дважды покупала билеты обратно в Россию. Никуда она в итоге не поехала, но видно было, как она мучается. Будучи талантливой журналисткой, она чувствовала, что не может поддерживать высочайший уровень статей, написанных ею до эмиграции. Без присутствия на месте картинка неизбежно становится беднее.

К примеру, недавно молодой талантливый журналист опубликовал классный материал, который заслуженно вошел в число претендентов на премию «Редколлегия». С одним из героев текста он поговорил онлайн, но не встретился.

А потом так вышло, что к этому герою поехал я. Парень сидел у компьютера, слева — огромный портрет погибшего отца-десантника (фото с черной лентой, обставленное иконами), справа — американский флаг (даже рассказывать не буду, зачем), дальше — флаг ВДВ... У него кошка, которую зовут Контузия. И всего этого не увидишь во время интервью по зуму.

Да, это все тот же человек, который действительно поддерживает Путина и хочет идти на войну. Но пока ты его не увидишь своими глазами, не проведешь с ним день-другой, как понять, почему он стал таким? Ты не видел его семью, его мать, которая укрывала мужа от мобилизации и теперь с ужасом смотрит на выбор сына.

Если ты пишешь про людей удаленно, неизбежно получатся более плоские, неживые образы. Это будет мучить прежде всего тебя самого. Нужно приехать, желательно — на несколько дней. Тогда всё увидишь. Двор, город... Обычно большая часть информации — за пределами интервью. Лишаясь ее, ты рискуешь невольно начать компенсировать потерянное домыслами, устаревшими представлениями о реальности.

Еще один пример. Глава Буддистского союза Калмыкии высказался в поддержку войны. Это правда, ее легко найти в интернете. Если упомянуть это в статье, формально не соврешь. При этом у читателя создастся впечатление, что официальный орган буддистов республики поддерживает вторжение в Украину. Но если приедешь в Калмыкию, то быстро выясняется, что же это за Буддистский союз: некий человек, даже не монах, сделал свою контору, дал ей громкое название, но в регионе и религии он не имеет веса. У действительно авторитетных монахов своя позиция, но в интернете они ее не публикуют. Потому что никому не хочется вслед за верховным ламой Калмыкии отправляться в изгнание в статусе иноагента.

Конечно, от искажений не застрахованы и те журналисты, кто работает в России. Нет никакого объективного восприятия реальности, у всех нас оно субъективное. Я тоже лажаю. И все же: когда ты лишаешься значимой части информации, вероятность ошибки возрастает многократно. Чем меньше данных, тем выше искажения — это закон статистики.

Про тех самых «гоголевских уродцев»

Два года назад я снял видео в Белгородской области. Сейчас это уже стало общим местом, но тогда ещё, кажется, никто не снимал про то, как достается приграничным районам. Герои моего материала поддерживали Путина, но они пытались отрефлексировать происходящее и мучились, поскольку на успокоительную ложь они уже не велись, а правда была слишком страшна.

Одна из главных героинь — этническая украинка, директор школы искусств. Её воспитанники отказывались петь украинские песни, и для нее это было личной трагедией. Во время съемок она вспоминает украинскую песню, которую пела ей мать. И вдруг закрывает лицо руками, плачет и повторяет: «Невозможно, немыслимо...» Если этот несчастный человек перестанет верить, что агрессия против Украины имеет хоть какой-то смысл, у него обрушится вся картина мира. У меня такие люди вызывают симпатию и сочувствие.

Я принёс этот материал в одну известную редакцию. И мне сказали: «А-а-а, они поддерживают Путина, мы будем делать из них гоголевских уродцев». Я ответил: спасибо, но я с вами работать по этой теме не буду. Я видел, что эти люди — не пародийные шуты, что они достойны уважения.

Практика показала, что я был прав. Когда вышел текст о жителях приграничья, на них написали донос, их сильно трясли, и героиня истории была уверена, что ее в лучшем случае уволят. В этой непростой ситуации она поступила исключительно порядочно — несмотря на разницу в убеждениях, позвонила мне и предупредила об опасности. Но если ты далеко, то не чувствуешь нюансов. То видишь плоскую картинку — эдакая типичная училка из тех, кто поддерживает власть и фальсифицирует итоги выборов. И так, незаметно для самого себя, подменяешь живого человека собственными стереотипами и личными триггерами.

При этом я ни в коем случае не хочу нападать на уважаемых коллег, которые за рубежом. То, что они там оказались — их большая личная беда. И даже в такой ситуации их&n 1a7c bsp;помощь неоценима. Есть в социологии понятие — «включенное наблюдение». Это как раз то, чем я занимаюсь. Метод важный, мне он особенно близок, но он не единственный. Надо почаще сверять часы с теми, кто извне. Они мне помогают избавиться от моих собственных искажений, я им — от их искажений, в итоге и они, и я приближаемся к истине. Недаром мой постоянный редактор — эмигрант.

Про войну и безопасность

Я работаю с разными изданиями. Как кинодокументалист, я сотрудничал с медиа Великобритании, Франции, Германии, Швейцарии. До вторжения в Украину мои работы были, в основном, этнографическими. Сейчас я фиксирую влияние войны на российское общество. Мой последний полнометражный завершённый фильм посвящён родственникам пропавших солдат.

К сожалению, война — главное историческое событие современной России. Поэтому и снимать стоит прежде всего о ней — особенно в ситуации, когда независимых документалистов в стране осталось мало. Для меня аморально тратить много времени на что-то другое.

Пока российская цензура оставляет мне возможность легально работать внутри страны. В основном, репрессивные законы направлены на темы, касающиеся непосредственно Украины. А я про нее ни снимать, ни писать отсюда все равно бы не смог — для этого желательно присутствовать на месте событий. Пусть этим занимаются мои уважаемые коллеги. Я же пишу и снимаю про Россию, такие публикации даже теоретически редко могут попадать под законы о военных «фейках», «дискредитации» и так далее. Конечно, я понимаю, что если меня захотят посадить, то все равно посадят, как Беркович и Петрийчук. Иногда за какие-то темы браться страшно, но я всё равно берусь.

Если говорить о готовности к рискам... Как-то в нашу дагестанскую компанию попал человек, собиравшийся заниматься политикой на Кавказе. Он несколько раз повторил: я готов ко всему, даже к тому, что меня будут сажать на бутылку. Мы иронически переглядывались, потому что всем было очевидно: к такому нельзя быть готовым. И к аресту и сроку тоже абсолютно готовым быть нельзя.

Впрочем, теперь такая перспектива воспринимается полегче, чем в начале войны — после того, как меня два раза задерживали, и потом полицейские дружно лжесвидетельствовали, чтобы это обосновать. Есть замечательная частушка, очень российская по духу: «Если вас трамвай задавит, вы, конечно, вскрикните. Два задавит, три задавит, а потом привыкнете». Вот я немножечко привык. Не могу сказать, что меня это радует.

Может так сложиться, что я окажусь в изгнании. Тогда я просто перестану заниматься российской журналистикой. Я так для себя решил. Нельзя всё время смотреть издали и пытаться угадать, что же там, на родине. Это больно. Кто-то может. Я не готов. Но и сэндвичи делать тоже не пойду. Я набрал много материала, нуждающегося в осмыслении. Буду книги писать. Кроме того, есть и другие страны, в которых интересно поработать — Израиль, США. Жизнь моя, безусловно, не закончится.

Редакторы: Светлана Шишканова и сам Владимир Севриновский