«Посмотрим, насколько нас хватит»

«Просто не продлили контракт»

До начала войны, несколько лет назад, я работал заместителем главного редактора издания Фонарь-ТВ в Белгороде. Это такое независимое, настоящее СМИ, которое имеет свой сайт, площадки на разных ресурсах, выпускает... выпускало, по крайней мере, много разного контента. Попутно я занимался журналистскими расследованиями. От меня требовалось администрировать работу редакции и раз в два-три месяца выпускать расследования.

В «Фонаре» мы писали обо всём. В отличие от многих других региональные медиа, которые пишут о происшествиях, или от госСМИ, где чистая пропаганда, мы позволяли себе намного больше. Могли сделать расследование, репортаж, разбор про что угодно. Люди называли нас региональной «Медузой». Мы и старались «косить» под «Медузу». Иногда получалось, иногда нет. Мы запускали подкасты, пробовали разные форматы. Брали лучших студентов, которых я находил на журфаке. Это было полноценное СМИ, которое не оглядывалось на цензуру. Для учредителя это был единственный бизнес и дело всей жизни, поэтому мы были довольно свободны.

Я также преподавал в универе — учил расследовательской журналистике и другим дисциплинам. А потом меня уволили. За освещение митингов в поддержку Навального после его отравления, возвращения в Россию и заключения. Со мной особо не разговаривали, просто не продлили контракт. Но то, что я якобы сотрудничаю со штабом Навального, «разгонялось» местными пропагандистами, и я знаю, что руководству вуза звонили из центра «Э», из ФСБ.

«У нас была цель всех встряхнуть»

Ещё до того как меня уволили, мы с ещё одним преподавателем начали делать «Пробел». Идею позаимствовали у ребят из Томска — инста-журнала «Постер», у них сильная школа дизайна, вёрстки.

Читайте также. Как томское инстаграм-медиа «Постер» существует без бюджета и становится трендсеттером для других локальных СМИ

Мы [создали «Пробел», потому что] понимали — есть проблема: студенты пишут никому не нужные дипломы, описывают какую-то хрень в них. Они приходили в университет с горящими глазами, с желанием заниматься журналистикой, а к третьему курсу понимали, что ничего их не ждёт, кроме нищенской зарплаты без всякого творческого, профессионального развития. А им хотелось делать творческие дипломы. Например, выйти из университета со своим стартапом, запускать авторские медиа с правильными журналистскими установками, этикой, подходами к журналистике, совершить небольшой перелом всей этой истории с пропагандой. И зарабатывать, хотя бы среднемесячную зарплату, чтобы можно было жить и развивать свой продукт. Мы подумали, что было бы интересно на одном инстаграм-аккаунте воссоздать процесс издания печатного СМИ. У нас была полноценная редакция: дизайнеры, фотографы, пишущие журналисты, редакторы, корректоры и т. д. Костяк составляли студенты, а мы с коллегой модерировали процесс.

Получается, в довоенный период, за несколько месяцев до войны, я продолжал работать в «Фонаре» и издавал этот инстаграм-журнал в образовательных целях, чтобы ребята могли учиться, развиваться, получать какие-то скилы, которые в последующем смогут применить, продать и т.д.

В «Пробеле» собралась хорошая редакция, ребята быстро всему научились. Мы сконцентрировались на благотворительности, проблемах общества, ментальных проблемах. Единственные выпустили текст про белгородского трансгендера — текст, который всех порвал. Привлекали внимание к разрушению исторических зданий — ине так, как это обычно делают региональные издания: «Вот разрушается здание. Посмотрите, какой ужас...». Мы находили справки об этом здании, кто там жил, какой вклад в культуру он внёс. То есть рассказывали историю человека, который там жил. Пытались обратить внимание на действительную культурную ценность памятника архитектуры.

Кстати, смешная история: универ, из которого меня уволили, где-то через полгода после запуска «Пробела» запустил «Belspace». «Space» в переводе с английского — «пробел». Но у них там что-то не полетело...

У нас получилась странная рекламная модель — мы делали рекламу компетенций, а не рекламу внутри издания. Показывали людям, что всё качественно сделано, свёрстано, рассказано и предлагали бизнесу создание подобных историй в виде корпоративных аккаунтов, ведения их и т.д. Нормально зарабатывали. У нас работали восемнадцать человек. Каждый получал гонорар за контент. В то же время в «Фонаре» было всего семь человек, включая рекламный отдел из двух человек. То есть, редакция — из пяти человек. «Фонарь» зарабатывал исключительно рекламой на своих площадках.

«Они же обычно в 5-6 утра приходят»

После введения всех этих законодательных нововведений о фейках, дискредитации и так далее... Пока я находился в Белгороде, мы пытались сопротивляться, как могли — писали «спецоперация» в кавычках или «так называемая спецоперация». Я делал исследование по погибшим — по принципам «Медиазоны», только на региональном уровне. Мы анализировали, где они могли погибнуть, при каких обстоятельствах, в каком возрасте и т. д. Отправляли журналистов в тыл к военным под видом волонтёров. В целом, делали крутые антивоенные репортажи (вот пример и ещё один). Когда я их показывал федеральным коллегам, они говорили: «Вау! Но почему вас до сих пор не заблокировали?». Это были сильные тексты. То есть при всех цензурных ограничениях выходило довольно много качественных материалов.

«Пробел» при этом пришлось заморозить. Потому что мы поняли, что не можем писать про кафешки и прочие прежние темы. Нам хотелось писать про людей, на которых сейчас отразилась война. Но мы понимали, что это делают студенты. Хоть у них и горят глаза, за этот огонь могут отчислить, посадить в тюрьму и прочее. Поэтому мы приняли решение о заморозке.

В апреле я завёл телеграм-канал, чтобы сублимировать всё, что кипит внутри из-за ужаса, который происходит в Украине да и в Белгородской области. Туда писал всё подряд. Мне было плевать на последствия. Я каждый день контактировал с такими медиа, как «Дождь», «Ходорковский-Life», «The Insider» и всеми, кто хотел получать информацию из Белгородской области. Я понимал, что за каждое слово меня могут привлечь к ответственности в России. Я называл войну войной и т.д., со всеми вытекающими.

Я быстро понял, что делать в Белгороде журналистику такого уровня, как раньше, такой честности и открытости не получится. Решил, что надо выезжать из страны и продолжать делать ту журналистику, к которой привык. Сказал своей девушке — давай уезжать. Но мы ещё долгое время оставались в России под разными предлогами. А потом я обнаружил, что у меня взломали wi-fi.

Стал зависать YouTube, я полез разбираться и увидел, что трафик куда-то утекал. Меня это напрягло, несмотря на то, что я общался с источниками в силовых органах, и мне говорили: «Никита, не парься, вы сейчас никому нафиг не нужны. У нас такая ситуация, что мы сами можем завтра сесть». Меня это успокаивало, но после истории с wi-fi наступил момент, когда я решился на покупку билета. Девушка сказала, что никуда не поедет, а я улетел в Ереван. Это было 8 августа. На тот момент я ещё продолжал сотрудничать с «Фонарём».

«У нас есть даже биологи»

Потом началась мобилизация, у меня немножко сорвало болты. Я писал в своём канале про мобилизацию, про митинги. К тому моменту у нас уже состоялся разговор с главредом «Фонаря» по этому поводу. Он считал, что я всех подставляю, что может «прилететь» редакции. Мы на эту тему ссорились. Я не понимал, в чём проблема. Я же веду свой собственный телеграм-канал, где стоит моя фотография из паспорта!

Я был в Тбилиси, когда мы сели, поговорили и решили, что лучше мне уволиться. Возможно, одного из руководителей реально будут ассоциировать со всеми сотрудниками, со всем медиа, даже если он что-то публично, на личной странице пишет от себя. То есть я в первую очередь заместитель главреда, а не человек как отдельная единица. И я уволился.

До недавнего времени ничем не занимался. По другим, личным причинам у меня началась лютая депрессия, из которой я никак не мог выйти.

Тогда я решил, что надо сделать ещё одно медиа — которое будет объединять людей. Назвали его «Пепел». Потому что война оставляет пепел от связей внутри общества на всех уровнях, но при этом пепел — ещё и символ возрождения. У нас слоган «Когда остался только пепел — самое время зажигать огни». Вот и будем пытаться зажигать.

В публичном пространстве «Пепел» сейчас представлен в телеграме, но это не просто какой-то канал, СМИ, сайт, где журналисты рассказывают людям истории. Нам хочется создать комьюнити людей, которые готовы сами стать журналистами. То есть — прислать свой материал, найти героя, помочь финансово или своими компетенциями. Нам нужны IT-шники, юристы, психологи, дизайнеры и просто любые люди. Это, скорее, не СМИ, а сообщество белгородцев, которые хотят остановить войну и которые понимают, что по отдельности они с этим ничего не сделают. Они каждый день страдают, но если мы объединимся, то сможем многое.

Например, я кинул клич, что нам нужны психологи. И у нас уже есть два психолога, которые готовы проводить консультации для людей, тяжело переживающих последние события. Сейчас мы объединяем родственников мобилизованных, чтобы они могли на что-то влиять, хотя бы массой. Чтобы они почувствовали свою силу. Мы готовы помогать и юридически. У нас уже сейчас есть откликнувшиеся юристы. У нас есть даже биологи. Я пока не знаю, что они могут в этом случае дать (смеётся), но тем не менее... К нам приходят очень разные люди, разных профессий.

Сейчас мы пытаемся всё это как-то структурировать и понять, что делать дальше. Хочется верить, что у нас получится такая большая история про объединение людей, где каждый будет понимать свою ответственность, будет вовлечён в какое-то общее дело, которое поможет нам и даже тем, кто в это не вовлечён. Поможет вернуть мирный Белгород или хотя бы сохранить себя. Если вы хотите остановить войну, мы рады вашему участию. Наша задача — охватить максимальное количество людей, чтобы создать повестку, альтернативную тому, что происходит в Белгородской области сейчас, потому что всё печально.

Читайте также. «Сейчас мы работаем на „умную аудиторию“ — недоверчивую, критичную, привыкшую читать первоисточники». История сибирского телеграм-канала, который делается между подработкой, уборкой и готовкой

Вместе со мной в создании «Пепла» участвуют несколько хороших, опытных региональных журналистов. К нам также приходят журналисты, которые не могут использовать имеющуюся информацию в своих изданиях, но они готовы предоставить её нам, сотрудничать с нами. Откликаются даже те, кто давно перешёл в федеральные издания и больше не занимается местной повесткой. Но пока у нас даже нет полноценной редакции, которая могла бы одновременно делать качественные материалы и закрывать новостную повестку. Работаем, как получается. Надеюсь, в ближайшее время всё наладим.

Надо создавать альтернативу

Конечно, очень тяжело такое запускать. У меня ещё есть несколько проектов, за счёт которых я могу зарабатывать деньги на жизнь, а «Пепел» пока — проект чисто волонтёрский, держится на одном энтузиазме. Моя основная задача сейчас — решить финансовый вопрос. Чтобы мы могли платить людям за работу в проекте — за сюжеты, видео, фотографии и так далее. Может быть, построить систему донатов, мы очень на неё надеемся.

Также мне предстоит найти какие-то гранты. Объективно, если мы говорим про запуск чего-то с нуля, с небольшой аудиторией и узнаваемостью, выстроить систему донатов или внедрить рекламную модель сразу кажется очень сложным. Грант может помочь на начальном этапе.

Зачем мы это делаем? Как я уже сказал — чтобы спасти души людей, чтобы спасти себя, город, общество. Потому что, даже если ты не находишься на линии фронта (хотя Белгород может с этим поспорить), война оставляет пепел от твоей жизни, мечтаний, планов. Мы хотим помогать друг другу. Чтобы нам помогали делать медиа, а мы бы помогали другим в решении каких-то проблем, в освещении проблем. Мы некие модераторы в сообществе этих людей.

(на вопрос, не был ли проект Ильи Красильщика «Служба поддержки» идейным вдохновителем «Пепла», Никита ответил: «Не думал об этом, когда создавал „Пепел“, но — да, очень похоже. Мне кажется, в современной ситуации очень нужны такие проекты, поэтому подобные идеи много кому приходят в голову одновременно»)

Вторая причина: СМИ в Белгородской области находятся под жесточайшей цензурой. Они не могут рассказывать почти ничего. Даже независимые СМИ могут только перепечатывать официальные заявления...

Надо создавать альтернативу этому, реализовывать главную функцию СМИ — доносить до людей достоверную информацию. Делаем мы это для всех, кроме тех, кто хочет войны. Мы не «бегаем между струй». Все журналисты, которые с нами сотрудничают, делают это анонимно. Всю ответственность за публикации я беру на себя.

Ещё есть идея создания некого шелтера для тех, кто вынужден выехать за пределы области и страны. Люди должны понимать, что и для них есть программа помощи, что их не бросят, чтобы им не было страшно покинуть родной город, страну на время войны.

В идеале, если у нас всё будет получаться, мы хотели бы запустить сеть подобных сообществ по всему Черноземью. Посмотрим, насколько нас хватит, насколько хватит людей в других регионах. Пока на моё предложение откликнулись люди из Воронежа и Орла. Думаю, мы обязательно найдём людей в Курске, в Липецке, в других регионах. Если получится, сможем объединить хотя бы один федеральный округ, где это будет работать.