«Ситуация давления на российские СМИ сохранится надолго. На годы, не месяцы»

Наш собеседник — главный редактор 7×7 Олег Григоренко.

«Проговорили с коллегами новые риски»

Изменения мы почувствовали сразу после начала войны. 24 февраля стало понятно, что война — центральная тема, которую мы не можем игнорировать, и что это надолго. Утром 24 февраля мы опубликовали заявление, в котором объявили своей целью помочь этому всему поскорее закончиться.

Когда Госдума приняла «закон о цензуре» (изменения в уголовный кодекс РФ, предусматривающие наказание за «фейки» о вооруженных силах, дискредитацию армию и действия госорганов за рубежом — прим.ред.), а наш сайт заблокировали, риски для наших коллег очень сильно выросли, часть редакции покинула Россию. Мы оказались в разных странах. Но 7×7 всегда была распределённой редакцией, наши сотрудники изначально жили в разных городах, так что эта смена места жительства не сильно повлияла на работу, у нас большой опыт организации удалённой коммуникации.

Мы проговорили с коллегами новые риски для каждого. Несколько человек покинули команду. Они посчитали, что эти риски для них неприемлемы, запредельны. Главный из них в том, что любой независимый журналист может подвергнуться административному преследованию по статье о дискредитации, потому что мы не знаем, что имеется в виду под расплывчатыми формулировками закона.

Мы продолжаем делать полноценные репортажи. При этом мы не указываем авторов материалов. Указываем только тогда, когда совпадают два условия: автор находится не в России и сам просит его указать.

Читайте также. «Посмотрим, насколько нас хватит». Как белгородский журналист заморозил лайфстайл-проект и начал антивоенный

В публикациях мы придерживаемся юридических рекомендаций, полученных ещё до войны. Была дискуссия, например, о том, должны ли мы давать плашку «Данное сообщение...», если цитируем, например, «Медузу». Решили: если выпускаем совместный продукт, то делаем маркировку. Если просто кого-то цитируем, то нет.

Что касается слова «война»... Это один из чувствительных моментов. Мы стараемся здесь соблюдать требования российского законодательства, чтобы не подвергать лишнему риску ребят, которые работают в России. Поэтому в некоторых случаях используем слово «война», а в некоторых, в соответствии с рекомендациями юристов, заменяем его на «[Роскомнадзор]».

Ещё: мы больше не СМИ, нас заблокировали, поэтому мы не считаем себя обязанными следовать требованиям закона к российским зарегистрированным СМИ. Это значит, например, что мы используем нецензурные слова там, где это оправдано. Например, если это цитата, речевая характеристика героя, характеристика ситуации. Ну, как так — жопа есть, а слова нет?

«Иногда кажется, что внутри всё забетонировано. Это не так»

Мы готовим контент, фокусируясь на трёх направлениях. Первое — экономика регионов. Второе — стараемся делать видимыми антивоенные инициативы, то есть людей, которые до сих пор выступают за прекращение боевых действий. И третье направление — гражданские инициативы, которые продолжают существовать в российских регионах вне контекста войны. Это, по сути, продолжение того, о чём мы писали все двенадцать лет нашей истории.

Понятно, что сейчас никто ничего предсказать не может на длительный срок. Понятно, что у нас есть планы по развитию редакции, продукта, каналов коммуникаций.

Мы это учитываем и стараемся разделять площадки, на которых говорим с нашей аудиторией. Например, осенью запустили два подкаста. Один с необычным взглядом на региональную повестку «У вас голосовое». Второй подкаст мы назвали фразой, которая часто звучала в редакции в марте—апреле — «Горизонт планирования завален». Он о том, как война изменила людей, как война обрушила их планы и как люди, которые уехали, оказались не нужны России в том виде, в каком она существует здесь и сейчас.

Мы развиваем нашу рассылку, потому что это очень важный канал коммуникации, и мы хотим развивать неформальное общение с аудиторией.

Читайте также. «Рассылка — непростой для производства продукт. При этом есть соблазн думать о нём, как о простом» Четыре редакции — о том, как они общаются со своей аудиторией через письма

У нас есть канал в Telegram. Это основной канал новостей. Мы переформатировали свой «телеграм» сразу, как только поняли, что сайт начал пропадать у провайдеров в разных регионах России, буквально в режиме онлайн за этим следили. И «онлайн» о том, что происходит в регионах во время войны перенесли с сайта в Telegram. Там он сейчас и продолжается. Для нас Telegram — один из основных каналов дистрибуции больших текстов, потому что мы пишем о гражданских инициативах как в новостях, так и в больших текстовых материалах. И, собственно, в Telegram есть наш миниподкаст «У вас голосовое», где мы с комиком Сашей Нижегородцевым рефлексируем на тему региональных новостей за неделю в ироничном, саркастическом ключе. Нам хочется, чтобы, несмотря на печальную ситуацию в России, люди могли выдохнуть, немножко посмеяться, в том числе, над собственными бедами.

В Instagram* у нас, в основном, вдохновляющие истории. Это, наверное, наша самая позитивная площадка. Мы переупаковываем истории в визуальном плане, не загружаем «инсту» новостями. Там у нас наиболее тесный контакт с аудиторией. Там нам пишут чаще и там мы просим рассказать читателей свои личные истории. Например, спрашивали, как они относятся к урокам патриотизма, к этим «разговорам о важном», прости господи. Нам писали об успешных кейсах — как сделать так, чтобы ребёнок не ходил на эти уроки.

У нас есть YouTube. Два флагманских формата здесь — это, во-первых, короткие сюжеты, ролики на 3-5 минут. В них мы тоже рассказываем вдохновляющие истории о людях, которые продолжают заниматься гражданской активностью, делают какие-то антивоенные штуки. Нам очень нравится, например, история о девушке, которая дошла от Перми до Минска. Это был, с одной стороны, антивоенный поход. С другой — этнографический, потому что она шла и по дороге общалась с людьми в больших и маленьких городах. История очень «зашла» нашим зрителям в ютубе.

Второй видеоформат — опросы на улицах в разных городах. Наши журналисты задают прохожим вопросы, на которые невозможно ответить, просто процитировав готовый пропагандистский штамп, вне зависимости от того, с какой стороны идёт пропаганда.

А недавно мы проводили опрос, где спрашивали, надо ли наказывать за уклонение от мобилизации. Нас поразила палитра мнений. Там буквально весь спектр — от «все, кто не идёт воевать — предатели» до «человек имеет право не стрелять, отказаться убивать». После женщины с пытками это как-то успокаивало, если честно (смеётся).

Мы эти стрит-токи в редакции называем «голосом глубинной России». Формат очень полезен той части команды, которая находится вне России. Иногда кажется, что внутри всё забетонировано, никаких альтернативных голосов быть не может. На самом деле, это не так. Люди думают, переосмысляют то, что видят. Не всегда нам эти мысли нравятся, но всегда полезно знать, что у людей в головах творится.

Читайте также. «О мобилизации говорят, как о погоде» Евгений Зиновьев — о том, как военные действия в Украине повлияли на контент, язык и дизайн российских «районок»

«Развиваем каждую площадку как независимое медиа»

С начала войны что поменялось... Во-первых, нас стали читать на большей территории. Если раньше мы писали про регионы, которые, как мы шутили, находятся западнее Урала и севернее Ростова, то после начала войны перестроили работу. Мы не делаем разделения на «наши» и «не наши» регионы.

У нас появилось много читателей из восточной части России — из Сибири, с Дальнего Востока. Они нам пишут. Много обратной связи, и это нас вдохновляет. Из разряда: «Спасибо за то, что вы пишете о моём или соседнем регионе, потому что я думал, что вокруг меня только люди, которые поставили „Z“ на аватарку, а на самом деле это не так». Очень много людей, которые придерживаются антивоенных взглядов, которые не отчаялись и продолжают делать свою работу.

Тем не менее, мы стараемся строить отдельное сообщество на каждой площадке, где представлены, потому что люди, которые получают информацию в Instagram* немного отличаются от тех, для кого основной канал получения информации, скажем, YouTube. Мы развиваем все наши площадки и каналы как некие независимые от сайта медиа с собственной аудиторией, которые не зависят друг от друга. Если один или два канала будут заблокированы, мы все равно сохраним связь с читателями и зрителями.

«И даже люди c „Z“ на аватарке могут выступать против мусорного полигона»

Мы исходим из того, что ситуация давления на российские СМИ, которая, в том числе, вынуждает редакции релоцировать своих сотрудников, сохранится надолго. На годы, не месяцы. Ситуация, в которой у российской аудитории растут проблемы с доступом к информации, с выбором контента, который они потребляют, тоже будет усугубляться.

Эти журналисты находятся в России, причастны к изданиям, которые, может быть, не пишут на военные темы. Например, издание «Кедр» пишет об экологических проблемах, которые в России тоже нарастают. Я считаю, это замечательные, великие люди. Те, кто уехал всей командой — тот же самый «Дождь», например — молодцы, потому что других независимых телеканалов у нас всё равно нет. Ну и мы, наверное, какой-то вклад вносим.

Я не утверждаю, что большинство в России «Zа», ставят аватарки и поддерживают войну. Я так не считаю. Когда мы делаем опросы, просто общаемся в соцсетях, мы видим, что Россия разная, люди в России разные, мысли у них разные.

У нас была совершенно парадоксальная история про человека, который хотел поехать добровольцем в Украину, воевать там на стороне России, а его записали в мобилизованные. У него, естественно, сразу начались проблемы, потому что доброволец и мобилизованный — два разных статуса. Российская бюрократическая машина не обладает интеллектом и пережуёт каждого — и добровольца, и мобилизованного, и уклониста, и уехавшего. Мы не хотим, чтобы российская государственная машина жевала всех. Она существует для того, чтобы помогать людям, защищать их.

И даже люди, которые вешают себе «Z» на аватарке, могут выступать против мусорного полигона, против незаконной застройки. Недавно в Тюмени была прекрасная история, когда люди вышли, предъявили губернатору публичные требования, и он отменил реновацию кварталов, в которых находилось больше трёхсот домов. А реновация по-тюменски — она мало чем отличается от реновации по-московски.То есть — снести, построить заново, людей выселить.

И, в конце концов, если информации об этом не будет, общество не будет знать, на что оно способно — меняться, быть лучше, добиваться своих целей, не следовать указаниям дядечки из Кремля... Эти указания — не цели общества, это цель дядечки в Кремле.

Главное, мы видим, что есть интерес. Нам кидают истории вроде тюменской в «предложку», и мы понимаем — да, в чём-то мы с ними можем не соглашаться, но это — гражданская активность,отстаивание своих прав, способность объединяться и делать это всё без диктата государства. Мы видим, что это возможно и стараемся делать ещё более возможным. Мы много спорим об этом в редакции, иногда возникает отчаяние, но мы нашли для себя такой универсальный ответ.

* Instagram — продукт компании Meta, признанной в России экстремистской организацией